Слово тролля - Александр Плахотин Страница 55

Внезапно король оставил в покое мои запястья и ударил по ране в плече. Боль была такая, что я взревел и ослабил хватку. А Гиер, глотнув воздуха, ударил еще разок, а потом, совершенно обнаглев, запустил свои грязные пальцы в глубь раны, с безумной радостью пялясь мне в глаза. Замутило настолько, что я выпустил его и попытался вмазать ему в челюсть, но, к несчастью, промахнулся, только слегка зацепил самый кончик носа – я поплыл. Король выскользнул из объятий, оттолкнул меня ногами и, шатаясь, на-, конец встал. Единственное, что я сейчас смог сделать, так это встать на колени, для того чтобы… Величество с разгона влепило мне в голову, опрокидывая меня на спину. Боль пронеслась по позвоночнику, отозвалась в голове, ногах, во всем теле. Превозмогая все это, я попытался привстать, для начала перевалившись набок. Следующий удар пришелся под дых. Воздух вышибло из груди, и голова снова пошла кругом.

Сквозь туман боли и мутива, текущим тягучим медом из опрокинутой кадки, перед моими глазами медленно-медленно возник кованый сапог, заносящийся для нового удара. И так же медленно я выставил руку в слабой попытке хоть как-то защититься…

Королевская глотка выла долго и тонко. Попав мне в руку лодыжкой, Гиер, кажется, просто сломал себе ногу. Он катался по земле, ухватившись за другую. Немного отползя в сторону, сплевывая красным, я еле поднялся и, шатаясь, в который раз пошел на него. Король, сообразив, что дело движется к завершению, вытащил второй кинжал и, встав на одно колено, приготовился к нападению.

Мы схватились. Не дотянувшись снизу до моих потрохов, Гиер всадил клинок мне в ляжку, да не просто так, а ворочая лезвие, наматывая на него мясо и жилы. Я взревел и прошелся кулаком по высокородной морде. Кровь брызнула во все стороны, король перевернулся на живот и выпустил клинок. Я был тут как тут. Гиер не успел еще даже и приподняться, как оказался в моих жарких объятиях. Моя левая легла ему под горло, зацепившись за правое плечо, а своей правой я отчаянно толкал его челюсть в сторону. Король, мыча и хрипя, бил меня по рукам, раза два попытался садануть локтем в низ живота, по коленям, тянулся за торчащим в ноге кинжалом.

Соленый пот, щипля, лез в глаза, земля вокруг плыла, желчь булькала между щек, уши заложило, мир вокруг окутался звенящей пустотой, а я тянул и тянул, ломая позвонки, каждым нервом чувствуя, как они трещат под моими руками.

– Оставь его, Лукка, – сильная рука дернула меня за разодранный рукав, – оставь, он уже мертв, – умоляюще сказал кентавр.

Я очнулся, еле-еле разжал затекшие пальцы. Тело короля свалилось на землю, перевернувшись лицом вверх. Взгляд его величества был устремлен к небу, вслед бессмертной душе, выпорхнувшей из иссиня-черных глаз посреди багрово-синего пятна, выступившего на лице.

– Ты готов? – Дио, придерживая меня одной рукой за бедро, крепко взялся за торчавшую из ляжки рукоять клинка.

– Давай. – Я зажмурил глаза. Толчок, боль, и что-то нудно заныло в ноге. По колену потекло, снова замутило.

– Спокойно, спокойно, дружище. – Дио, зажав ладонью рану, начал наматывать сверху тряпку.

– Сейчас главное кровь остановить да мотать отсюда, и побыстрее, а потом в безопасности и ранку нормально заштопаем, – подошел Дырявый Мешок. – Ладно, хорош валяться, поднимайся.

– Как там Анисим? – сделал я первый неуверенный шаг, нога резко подвернулась и, если бы не кентавр с гномом, я бы растянулся на земле.

– Хреново… – сплюнул Дож, – рана в животе, кишки пропороты.

Поддерживаемый мужиками, я доковылял до колодца. Винетта склонилась над стариком, положив к себе на колени голову умирающего. Брата Анисима колотило, черная кровь толчками выступала из-под пальцев. Когда мы подошли, он, открыв глаза, долго смотрел на нас. По пересохшим губам потекла багровая струйка, и сквозь вздох послышался невнятный шепот.

Мы наклонились ниже, чтобы расслышать старика. Он закашлялся, Винетта стерла с его рта сгустки.

– Король… жив?..

– Умер…

На посеревшем лице появилось подобие улыбки:

– Вини… внучка…

Еле сдерживая рыдания, девушка наклонилась ближе к старику:

– Я здесь.

– Не держи… на них… зла… – судорога прошлась по его лицу. – Пророчество… оно должно… было… свершиться. Настало время… платить по… счетам. И еще… – Костлявая рука ухватилась за запястье девушки так, словно оно было способно удержать улетающую душу привратника еще на несколько мгновений на искореженной болью и смертью земле. – И еще… ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ… ТВОИМ ОТЦОМ…

Мы похоронили Анисима у дороги на окраине леса, там, где вековые сосны неохотно расступались, давая дорогу путникам. Еще до того как солнце стало медленно подниматься из-под одеяла зимних туч, я с эльфом и гномом, очистив место от углей кострища, рыли могилу. Лопат не было, и мы копали еле прогретую землю мечами, взятыми с места побоища.

– Прям как воину-наугу могила будет, – утирая пот, присел отдышаться Дож.

– Это еще почему? – проворчал я, слизывая кровь с порезанного пальца.

– А у них, умерших от стали, ну, во время битвы то есть, хоронят в могиле, вырытой мечами.

– Тоже мне меч! – поднес к глазам обломок клинка Куп.

– Ну, что есть, то есть… – снова принялся за работу гном.

С хрустом ступая по белой пелене наста, из-за ближайших сосен появился Дио, таща на плече огромную вязанку хвороста. Увидев его, мы вылезли из неглубокой, по колено, квадратной ямы.

– Светает скоро, мужики, – сбросил в яму хворост кентавр, – кто костер разожжет?

Достав из широкого пояса кремень, гном с кряхтением полез разжигать огонь.

– У нас вина не осталось? – ни к кому не обращаясь определенно, спросил эльф, вглядываясь в сизый дымок, еле-еле заструившийся над будущей могилой.

– Имеется немного, – вздохнул гном, – но там только на помин будет.

Эльф, поеживаясь, кивнул.

– Лукка, а чего ты не стал? – обратился ко мне кентавр, выбирая из валявшихся рядом обломков мечей подходящий.

– Не стал что?

– Ну, там, в деревне, к тебе крестьяне подошли, попросили лошадь добить.

– Какую лошадь? – обернулся Дырявый Мешок.

– Ты тогда с Купом… Анисима в повозку укладывали – пропустили. Нашего тролля попросили лошадку короля добить: мучилась больно. Мол, вроде как ты подранил, ты и добивай. А он отвернулся, обложил их всех и к вам заковылял помогать. А мужики обиделись, мол, не по-людски это. У них что корова, что лошадь – тварь чуть ли не святая, а Висельник поневоле согрешил да еще и в отказ пошел. Я так думаю, если бы не мордобой, что они до этого узрели, нашего парня на части бы разорвали.

Объяснять было неохота, но все же…

– Да не могу, – словно сплевывая, начал я. – Поймите, мужики, не могу я скотинку драть – рука не поднимается. Ну не считая там курицы или индюка какого, свиньи опять же! Надо мной и дома смеялись, что с того! Как осень или весна, так чуть ли не до драки доходит. Сколько раз папаша пытался мне мозги вправлять, а толку? Как до дела доходит, нож падает. Рука на ту же коровку не поднимается… А про птичку ветреную, кошку, собаку… здесь я вообще молчу!