Мука разбитого сердца - Борис Акунин Страница 3

Жизнь была кончена. В этот черный миг жалеть следовалотолько об одном – что германский пулемет не оборвал ее на поле у мызыБлюменфельд. Всё, что произошло позднее, два месяца боли и надежд, были ни кчему. Пустой перевод тепловой энергии, кислорода и дефицитного морфия.

Романов вспомнил блаженное ощущение неуязвимости идовольства, накатывавшее после каждого Машенькиного шприца. Вспомнил и самуМашеньку. Но морфий не может заменить реальность. Машенька не может заменитьлюбовь.

Кончено, всё кончено.

Он шел по мокрой мостовой под мелким ноябрьским дождем.Вдоль тротуарных бровок густо лежали мертвые листья. Как тела в линялыхгимнастерках на расстрелянном поле. Не повезло. Не повезло…

Когда первое потрясение ослабело, Алеша по математическойпривычке просчитал варианты решения.

В армию не возьмут. Кому он, однорукий, нужен? Комиссованвчистую.

Вернуться в университет? Невозможно. Какие могут быть лекциии экзамены после Блюменфельда? Какая к черту математика? Мир бессмысленножесток, любая попытка его рационализировать, научно объяснить – подлость ишарлатанство.

Уехать к отцу в Сестрорецк? Там другая жена, другие дети. Ненужен им Алексей Романов, да и они ему не нужны.

Варианты были перебраны более для проформы. Разбитое сердцезнало правильный ответ заранее. Он оказывался единственно верным.

Вчистую так вчистую. Отличное слово.

Грязь, слякоть, ноябрь, предательство, физическая и духовнаямука пускай остаются здесь. Без нас.

Как? – спросил себя разом повеселевший Алеша.

Очень просто.

А «Капитал»-то на что?

Марксов «Капитал» стоял на том же месте, только пыльюпокрылся – и то исключительно из-за почтительности горничной-чухонки, котораязнала, что Алексей Парисович не одобряет, когда тряпка или щетка касаются егописьменного стола или книжных полок.

Ирма Урховна была славная, на ее аккуратности иобстоятельности держался весь безалаберный дом дяди Жоржа. В тощие дни, когдастарый оболтус спускал в карты все деньги, Ирма прибегала к крайнему средству –отпирала свой заветный сундучок, в котором хранились деньги, отложенные напохороны. Баба она была еще не старая, исключительно крепкого здоровья, нолюбила повторять: «Если сто, Ирма сама са себя плятит, перет лютьми стыдно непутет». Потом, восстановив кредитоспособность, Георгий Степанович возвращалдолг с лихвой. Лихва тоже откладывалась во имя грядущего скорбного торжества.Денег в сундучке, наверное, уже хватило бы на генеральские похороны с лакированнымкатафалком и духовым оркестром.

Дяди в городе не было. Он заделался видным деятелемпатриотического движения, беспрестанно разъезжал по городам и весям, собираязажигательными речами средства на военный заём.

Вернувшегося воина встретила одна горничная. Оросила слезамии всё повторяла «какой плёхой стал, коза да кости». Сбегала куда-то, принеслаплаток, на котором все эти дни вышивала ангелов. Они-то, по ее словам, иуберегли «Алёсеньку» от гибели.

Вот единственный человек, который меня ждал, с обидной дляИрмы горечью подумал Романов. Сухо спровадил добрую женщину за дверь иогляделся.

Как уже было сказано, в комнате студента всё осталосьпо-прежнему. Даже оброненная на пол коленкоровая тетрадочка лежала нетронутой,Ирма подметала пол вокруг нее, а саму писчебумажную принадлежность непотревожила. В тетрадочке наивный студент намеревался вести фронтовой дневник,да позабыл взять из-за поспешности сборов.

Алеша поднял блокнот, вырвал страничку и злобно накалякалкарандашом: «А ну вас всех!»

Еще раз обвел взглядом комнату, в которой прожил целыхчетыре года.

Пианино сверкало черным лаком, как будущий Ирмин катафалк.Играть на инструменте всё равно не пришлось бы. Разве можно тренировать пальцыкаучуковым мячиком, если сердце в осколках?

На столе (маленькая садистская деталь) стояла в рамкефотокарточка улыбающейся Симы, супруги мордатого интенданта.

Да, женское сердце загадка. Но пускай ее разгадывают другие.

Без колебаний он снял с полки картонный книжный футляр. Нанем было напечатано готическими буквами «Das Kapital», однако фолианта внутрине было. На первом курсе Алеша честно пытался освоить эпохальный трудгерманского ученого, но не преуспел. В картонке был спрятан пистолет«штейер-пипер», досадное напоминание об еще одном горьком фиаско.

На следующий день после памятной дуэли на брудершафт Романовнаведался в дачный лесок и отыскал выпавшую обойму. Ибо как без нее возвращатьказенное оружие? Но сдавать пистолет не пришлось. Штабсротмистр Козловскийлежал в госпитале, а тут нагрянула мобилизация. Отправляясь на фронт, Алешаспрятал оружие в такое место, куда ни дисциплинированная Ирма, ни равнодушный кученым книгам дядя нипочем не полезли бы.

Расчет оказался верен.

На ладонь легла маленькая, совсем не тяжелая машинка,таившая в себе ответ на главный вопрос бытия: быть иль не быть.

Ответ был таков: not to be.

Младший унтер-офицер N-ского пехотного полка – это вам нерастяпа-студент. В рычажках и кнопках не запутается, магазина на пол невыронит. Одна беда – не так-то просто взвести затвор одной левой.

Яростно ругаясь шепотом, Романов сел поудобнее, зажалпистолет под мышкой. И чуть не всхлипнул от злости. Опять не вышло!

Эврика!

На краю стола в тусклом свете абажура блеснули маленькиетиски. Когда-то, в прежней жизни, у студента Алеши Романова было множествоневинных увлечений. Пение. Футбол. Бокс. Выпиливание лобзиком. Самым полезнымоказалось последнее.

Вот оно, решение задачи. Зажать кончик ствола, затвордернуть левой рукой.

Алеша порывисто вскочил, и тут, как назло, раздалось:тук-тук-тук!

Кто там еще? Ирма в дверь никогда не стучит, это кажется ейнеделикатным. Скребет ногтем и спрашивает: «Мозьно?»

Не откликаться, не открывать!

Всех к черту!

Дверная рукоятка качнулась. Створка скрипнула. Проклятье! Отволнения он забыл запереться!

Алеша еле успел положить «пипер» на стол и прикрытьбатистовым платком, сплошь расшитым ангелочками.

Высокая, плечистая фигура, вдоль и поперек перехваченнаяскрипучими ремнями, заняла собою весь проем.

– Ну-ка, ну-ка, покажитесь! Что это вы в сумерках? Гдетут выключатель? – Вспыхнула люстра, и штабс-ротмистр Козловский предсталперед бывшим соратником во всей гвардейской красе: румяный, здоровый, спобедительно торчащими усами. – Лычки, боевой крест! Герой! Я вас,Романов, обыскался. Хотел из полка вытребовать – говорят, в госпитале. Я вгоспиталь – выписан. Ну, я сюда, по старой памяти. И застал! Повезло! Какрука? – заботливо нахмурился князь, обнимая Алешу только с одной, левойстороны. – Срослась?