Фамильное привидение - Ирина Арбенина Страница 47

Генриетта.

«А что, если… — Светлова задумчиво взяла в руки книжку. — А что, если Генриетта?»

Самое ужасное в сыщицкой профессии, что подозревать следует всех. Абсолютно всех. Никто не может быть исключением из правила.

Зачем Генриетта дала ей эту книжку? И вся эта беседа о «вечном старике» — для чего? Не было ли это примитивной психологической обработкой? Которой, кстати сказать, Светлова вполне поддалась. Надо это признать. Вон как сердце колотится и руки дрожат.

Может быть, рыжая только разыгрывает из себя дурочку? А сама между тем внушает, и довольно искусно, определенные мысли и настроение?

Но выгода ей какая?

А такая… Хочет затянуть Анюту поглубже. Завязать по уши, чтобы Светлова не вышла из игры. Обставить все так, что как бы дело уж не в Ладушкине, а в том, что ей, Светловой, самой угрожает опасность. И, стало быть, Аня не должна останавливаться, пока не распутает дело до конца.

Ах ты, рыжая…

А что дура, так это, значит, прикидывается? Прикидывается…

Вот ведь как все у нее получилось складно с этим менеджером! Везет дуракам?! А что, если это не везение, а ум и расчет? Которые Светлова попросту недооценила. Потому что высокомерие — самый плохой советчик в делах.

Генриетта в курсе всех ее контактов: и с Аленой, и с Риной Васильевной…

Она вполне могла использовать миф Глинищевых в своих целях…

Как говорится, все рыжая знает: «адреса, явки»…

Могла, вполне могла устроить «игру в старика».

Подсунула книжку соответствующую, теперь звонит — на автоответчик что-то шепчет жутким шепотом.

А может, это все правда? Ну, что «я тебя ненавижу»? И рыжая всегда Аню ненавидела? Ну, неважно по какой причине… Может, Ладушкина приревновала — и теперь мстит?

Так бывает: кто-нибудь кого-нибудь ненароком обидит и годами не догадывается о ненависти, которую посеял. И однажды эта ненависть прорывается.

Подсунула книжку, на автоответчик шепчет… Устроила маскарад на лестнице…

Впрочем, насчет старика на лестнице — это уж Светлова слишком. Нетушки! Старик на лестнице был по-жуткому настоящий. Тут ошибиться Аня не могла.

Хотя и проверить это тогда не мешало бы…

Раньше бы Анна и раздумывать не стала — случись такая ситуация, как тогда на лестнице, когда ее этот старик так напугал… Догнала бы видение — и «вошла в контакт», поговорила как следует. Мало бы не показалось, кем бы он ни был.

Непростительным ведь было то, что она не поднялась тогда этажом выше, чтобы выяснить все-таки, что сие означает.

А объяснение, отчего Анна этого не сделала, было простым и унизительным.

Испугалась.

У нее так заколотилось тогда сердце…

Да, не та теперь Светлова… не та! По лестницам больше не бегает…

И сердце колотится, чуть что не так, быстро-быстро… За двоих, наверное, старается. Вот в чем дело.

* * *

Светлова встретилась с Ликой Дементьевой, как и в прошлый раз, в Камергерском, за чашкой кофе.

— Ну вот… пожалуйста… — Лика полистала свой блокнот. — Да, действительно… С пятого по восьмое. Мюнхен.

Светлова глянула в календарик:

— Уик-энд? Он отдохнуть хотел, развеяться?

— Нет, представьте… По делам.

— Лика, стало быть, это были очень важные дела? Судя по тому, что на них потрачен уик-энд?

— Да не то чтобы важные… Скорей даже не очень важные. Но он почему-то торопился с этой поездкой.

— Вот как? И вы знаете, с какой целью было предпринято это путешествие?

Лика задумалась…

А Светлова помешивала ложечкой чай — она уже давно отказалась из-за ребенка от кофе — и терпеливо ждала.

Ее ужасно интересовал теперь этот Мюнхен!

В самом деле, это была последняя поездка Федора Хованского. Последняя виза в его заграничном паспорте. Через несколько дней после возвращения его отравили. Разумеется, это путешествие могло не иметь никакого отношения к его смерти… Но все, что непосредственно предшествует трагедии, вызывает неизбежное подозрение, потому, вполне вероятно, может иметь отношении к гибели.

Заслуживало внимания также и то, что поездка была предпринята Хованским в довольно напряженное для него время — просто втиснута между другими, несомненно, очень важными для него делами. Можно предположить, что вырваться на эти несколько дней из Москвы Хованскому было очень непросто… И тем не менее он это сделал. Почему?

— Вот! — Лика пролистала еще раз блокнот. — Нашла! Вспомнила!

Давно уж Светлова так не радовалась. Оказалось, что цель поездки Хованского в Мюнхен отнюдь не секрет! Поскольку именно Лика, как секретарь, созванивалась в Мюнхене с некой госпожой Витенгоф, обговаривая Время и место их с депутатом Хованским встречи.

«Итак, цель поездки — встреча с некой госпожой Витенгоф…» — удовлетворенно думала Светлова, слушая листающую блокнот секретаршу.

— Но о чем они, Лика дорогая, говорили? Что на этой встрече обсуждали?

— Да он что-то объяснял… — Лика пожала плечами. — Но я, честно говоря, не помню. Знаете, столько всего приходится держать в голове, не работа, а сумасшедший дом… Помню только, что это не имело отношения к его работе в Думе. Иначе я бы запомнила, записала, сделала какие-то пометки. По-моему, это была какая-то чепуха… Да, да, я так, кажется, и подумала тогда: «Чепуха какая-то!» Да, я еще подумала, как он с такой старухой будет общаться, наверное, она уже в полном маразме?

— Она что же, очень старая, эта госпожа Витенгоф?

— Очень! — ответила убежденно Лика. — Да-да, я вспомнила, почему он так торопился с этой поездкой. Он сказал: «Надо, Ликочка, мне со временем поджаться как следует, чтобы успеть на этот уик-энд в Мюнхен. Потом мне, позже, уже не вырваться, а старуха такая древняя — того гляди помрет».

* * *

— Что ж такого, мамочка, что сердце колотится по пустякам… — Доктор внимательно посмотрела Светловой в лицо. (В консультации всех женщин почему-то называли «мамочками».) — Ничего удивительного. Ваша психика сейчас в очень уязвимом состоянии. И пустяков в вашем интересном положении не бывает. — Докторша еще раз внимательно заглянула Светловой в глаза. — Могут, могут вполне появиться всякие настроения… Иногда такое взбредет мамочкам в голову — просто диву даешься! Это ведь вам не прогулка, дорогая.

— Да я уж поняла, — вздохнула Светлова.

— Ничего вы еще не поняли. Увы, беременность — это, в ветхозаветной-то трактовке, — есть болезнь, наказание! Ну и с точки зрения медицины: испытание на прочность для всего организма. А если у вас сейчас еще и помимо этого какие-то жизненные неприятности, то вполне понятно, знаете ли, такое ваше неустойчивое эмоциональное состояние…