Опасный танец втроем - Дарья Кожевникова Страница 5

Оба замолчали, вспоминая то происшествие в раздевалке. Точнее, на выходе из спортзала, где были двойные двери с большим промежутком между ними — на время ремонта, из-за чего-то срочно устроенного в раздевалке у мальчиков, их переселили переодеваться туда. И если девочки опаздывали в свою раздевалку или, наоборот, выходили из нее чуть раньше после урока, то неизбежно сталкивались у выхода с не успевшими окончательно переодеться мальчишками. Те и ругались, и просили стучаться — бесполезно: во время ремонта эта импровизированная раздевалка стала единственным местом, где девчонки могли отыграться за мальчишечьи козни, учиняемые во всех остальных уголках школы. Так и получилось, что однажды Маша застала в раздевалке полураздетого Глеба. Он, и так с утра бывший не в духе, быстро прикрылся сорванным с вешалки пиджаком и напустился на Машу с яростной отповедью. У нее же, напротив, в тот день настроение было даже слишком игривое. Поэтому вместо того чтобы огрызаться на разгневанного парня, она легким движением руки задрала на себе блузку, демонстрируя ему свой красивый ажурный лифчик, соблазнительно облегающий уже вполне заметную девичью грудь. И когда мгновенно умолкнувший Глеб застыл перед ней словно статуя, спросила с усмешкой:

— Ну что, Вакантов, в расчете?

— В расчете, — буркнул он в ответ, с трудом отводя от Маши глаза. И дня два после этого старался вообще не смотреть в ее сторону. А ее это только забавляло.

— Что, до сих пор веселишься? — спросил Глеб, глядя на улыбнувшуюся при школьных воспоминаниях Машу. И сам не удержался от улыбки: — Да, ты тогда сумела меня ошарашить! Такого я, признаться, даже от тебя не ожидал, от самой озорной вредины в классе.

— Это я-то вредина? Кто бы говорил? — шутливо возмутилась Маша. Потом вздохнула, возвращаясь к настоящему и снова настраиваясь на серьезный лад: — Кстати, а бабушка твоя сейчас как?

— Бабушка умерла три года назад. Ты ведь не думаешь, что я смог бы оставить ее без крыши над головой? Нет, будь она жива, я не стал бы продавать квартиру.

— Прости, я как-то сама об этом не подумала. Так ты что теперь, совсем-пресовсем один?

— Самое то для того дела, за которое я взялся. Я ни к чему не привязан, на меня не через кого надавить. Так что дееспособен вплоть до полного физического устранения.

— Ясно. Но ты все-таки постарайся, чтобы этого самого устранения не случилось, хорошо? Я очень тебя прошу. И если вдруг что, ты все-таки обращайся, звони мне. У нас с мамой, например, есть дача, на которую она почти никогда не ездит. Ты бы мог там укрываться, хоть иногда. Ну и делом каким, если что, я тебе все-таки постараюсь помочь.

— Так, Саратова, все, — теряя терпение, Глеб поднялся с качелей. — Опять ты за свое. Можно подумать, что у тебя шарманка сломалась. Заела.

— Зато твоя дерзилка исправно работает, — усмехнулась Маша. — Да и сам ты все такой же, ни капельки не изменился, как я погляжу.

Он замер, глядя на нее, снова начавшую покачиваться на качелях.

— Любуешься? — предположила Маша, прищуривая глаза в чуть заметной лукавой улыбке. И, поскольку он не ответил, предложила, сдерживая смех: — Хочешь, еще раз покажу? Хуже не стала!

— Ну и зараза же ты, Машка! — заметно смутившись, выдохнул Глеб.

— Да, я такая. — Она кокетливо поправила локоны.

Он скупо улыбнулся, еще ненадолго задержав на ней взгляд. Потом кивнул:

— Ну все, я пошел. Спасибо, что предупредила. И рад был тебя повидать. Но больше чтоб мне тебя не видеть и не слышать, ясно? С третьего раза, надеюсь, даже до блондинок доходит?

— Это когда как, — ответила Маша уже ему в спину. Проводила глазами его быстро скрывшуюся за деревьями фигуру. Вздохнула: еще в школе ее не оставлял равнодушной этот хмурый черноглазый отшельник. Да и он относился к ней несколько иначе, чем к остальным, порой позволяя ей по отношению к себе гораздо больше того, что позволил бы кому-то другому. Особенно после того случая, в раздевалке. Она могла безнаказанно спихнуть на этого ершистого парня свою школьную сумку на полпути из одного кабинета в другой, подойти и бесцеремонно перевязать ему небрежно завязанный галстук, за углом школы вытащить у него изо рта сигарету, зацепить иногда задорной шуточкой, и немало чего еще. Нельзя сказать, чтобы он был от ее действий в восторге, но терпеливо сносил. При всем при том, что терпение не было его добродетелью. Она же упивалась своим особым статусом и тайной завистью подруг, не сумевших добиться от Глеба такого же отношения. И вот сегодня он откликнулся на ее зов, едва она ему позвонила. Интересно, позвони ему кто другой, он тоже пришел бы, невзирая на усталость и ранний час? Маше отчего-то хотелось думать, что нет. А еще оставалось сожаление, что Глеб ушел так быстро…

Машины мысли были нарушены шумом метлы: это где-то на углу дома начал свой рабочий день их дворник. Маше же, наоборот, пора было и на покой, она ощущала это всем своим уставшим организмом. Так что, покинув качели, она приветственно помахала рукой дворнику и наконец-то пошла домой.

Мама уже встала: она была жаворонком по натуре, а кроме того, обеды всегда готовила с утра, перед работой.

— Приветик! — Маша скинула в прихожей свои босоножки, пошла переодеваться.

— Явилась, непутевая дочь? — Мама мелькнула на пороге кухни с дымящейся ложкой в руке.

— Путевая! — привычно возразила Маша. — А еще умница и красавица.

— Начет красавицы не могу возразить, — донеслось до Маши в ее комнату. — А вот насчет умницы имеются очень серьезные сомнения.

— Отбрось их все прочь, даже не сомневайся! — переодевшись, Маша отправилась в ванную. И уже оттуда услышала:

— Отброшу, когда в институте восстановишься.

— Все как всегда, — проворчала Маша, аккуратно снимая тампоном макияж. Задержала взгляд на своем отражении в зеркале. Без «боевой раскраски» она выглядела бледнее, но зато гораздо моложе своих лет. Довольная результатом, Маша сложила губки, посылая отражению воздушный поцелуй, и скользнула под душ. Налила на губку гель с ярко выраженным ароматом пиона. Кто как, а она непарфюмированной косметики не любила, получая мощный эффект от ароматерапии.

Стряхнув с себя в душе все тревоги и напряжение пролетевшей ночи, Маша наконец-то появилась на кухне. Оценила взглядом степень готовности маминого супчика, после чего полезла в холодильник, делать себе бутерброд. Кетчуп, листья салата, лепесток сыра, побольше кунжута и кусочек отварной говядины.

— Ты с кем там на улице-то болтала? — спросила мама.

— Одноклассник мой бывший, Глеб Вакантов. Помнишь его?

— Ну еще бы не помнить! На каждом родительском собрании был притчей во языцех. Я все ожидала, что его в один прекрасный день вытурят из школы. Хотя в общем он, по-моему, был не таким уж и плохим, как его рисовали.

— Не плохим, — согласилась Маша. Пользуясь тем, что мама стояла, повернувшись лицом к плите, она украдкой пристроилась так, как любила — села на краешек стола. И добавила: — А из школы бы его не вытурили, нет. Может, сейчас, когда ЕГЭ ввели, но не тогда. Потому что даже те из родителей, кто больше всех на него возникал, хорошо понимали, что его исключение из школы им не на руку. Все дело было в том, что у Глеба всегда была светлая голова, и он очень многих вытягивал на контрольных, особенно на годовых. Правда, делал это без особой душевности, скорее пренебрежительно, но никому не отказывал в помощи, а утопающим в те моменты было уже не до таких мелочей, как его косой взгляд. Химия, физика, математика… Если бы не он, то средний балл по классу был бы куда ниже. Оттого его и терпели как учителя, так и многие родители. Хотя при этом половина из них, наверное, зубами скрипела от злости.