Ее чудовище - Купава Огинская Страница 10

— Нет, — мягко перебила меня женщина, — мне как обычно.

Понимающе кивнув, я протянула ей травяной сбор, на всякий случай, уже просто по привычке, спросив:

— Как пользоваться, помните?

— Конечно, — мягкая измученная улыбка, и на стол легли семь поблескивающих медью цехелей, — спасибо.

Проводив женщину до дверей, я не стала запираться, решив, что раз так случилось, то до обеда вполне могу поработать.

Это была ошибка.

Такого наплыва покупателей у меня не было уже… да никогда не было!

Ко мне шли и уже хорошо знакомые горожане, и те, кому меня посоветовали, и просто случайные люди, скитающиеся от аптекарского магазинчика к лекарской лавке или дому знахарки. И все они искали что-нибудь от простуды. Кого-то мучали лишь кашель и легкая слабость, кто-то едва стоял на ногах от температуры, некоторым везло больше, и за лекарствами для них приходили родные. Пока еще здоровые…

За день я распродала все свои запасы, пропустила обед и совсем забыла о спланированном побеге.

И вечером, закрыв дверь за последним покупателем, который, ради разнообразия, пришел за настоем для мужской силы, я медленно добралась до прилавка, где и спряталась под надежной защитой столешницы.

За прошедший день я смогла понять только одно — на город напала какая-то глупая эпидемия простуды. И мне бы, наверное, стоило радоваться: сегодня я заработала больше, чем за весь прошлый месяц, но… я ненавидела эпидемии. До дрожи, до крика, до нервной истерики. Потому что знала, что каждое поветрие, будь оно на первый взгляд совершенно безобидным, ведет за собой смерть.

Мор, прошедший по нашей деревне больше трех лет назад и забравший у меня маму, открыл мне эту тайну.

— Радость моя, почему я должен тебя ждать? — недовольный голос Барона, раздавшийся в оглушающей тишине магазина, показался мне совершенно неуместным. Послышались шаги, и в поле моего зрения появились черные брюки, сегодня заправленные в высокие сапоги. — Час, моя дорогая, я жду тебя уже час. И не смей от меня прятаться.

Он присел на корточки, встретился со мной взглядом и замолчал, пораженный моим подавленным видом. Растеряв все свое возмущение, Барон напряженно спросил:

— Что случилось?

— Прибыльный день, — ответила коротко и неохотно, только потому, что совсем уж внаглую игнорировать Высшего было немного самоубийственно.

— Поэтому ты, непозволительно обессиленная, прячешься под столом?

Неопределенно пожав плечами, я тяжело вздохнула.

— Дорогая, я уверен, что у людей после удачного дня принято вести себя совершенно иначе.

— А кто сказал, что он был удачным? — непритворно удивилась я.

Барон опешил, сраженный моей искренностью. Помолчал немного, обдумывая вопрос, чтобы уверенно заявить:

— Вы любите деньги.

Убойный аргумент, ничего не скажешь. Но сил спорить с ним не было… смелости тоже. Да и с дуростью были серьезные проблемы, потому говорить Высшему, что он не прав, я не стала. Просто сидела, уставившись пустым взглядом в пуговицу на его рубашке, едва заметно поблескивающую и почти неразличимую на черной ткани. Черное на черном.

— Я недоволен, — счел своим долгом оповестить меня он.

Ну я и не смолчала:

— Прискорбно слышать.

Не тратя больше времени на разговоры, Барон вытащил меня из-под прилавка, небрежно закинул на плечо, проигнорировав мое сдавленное кудахтанье, и потащил на второй этаж.

Если бы это была единственная неприятная неожиданность, я бы, наверное, смирилась. Но на этом проблемы не закончились!

Мы ворвались на кухню. Именно ворвались — с грохотом распахнув дверь, Барон порывисто шагнул к столу, уронил меня на стул и резко крутанулся на каблуках, встав лицом к старенькому, но все еще крепкому кухонному гарнитуру.

— А что вы задумали? — всполошилась я, когда Высший с непередаваемым выражением лица навис над мирно стоявшим на своей плитке чайником.

— Глупость, — честно признался он. — Как это включается?

— Послушайте, давайте вы просто скажете, что надо, и я все сделаю, — я даже со стула привстала, готовая спасать свое добро. И тут же свалилась обратно, сраженная невероятным:

— Собираюсь делать чай. Вы же, женщины, любите поговорить за чашечкой чая, — не отвлекаясь от созерцания чайника, отозвался он. — Сейчас я разберусь, как устроена эта проклятая вещь, заварю чай, и ты расскажешь, почему выглядишь такой подавленной.

— Но я не хочу с вами откровенничать.

— А придётся, — он недобро сверкнул на меня глазами. — Моя пища всегда должна быть довольна жизнью. От этого зависит твой вкус!

— Ну знаете ли…

— Молчи, женщина, — раздраженно дернул плечом он. Потом потянулся к чайнику, и я не выдержала:

— Поветрие на город легло, ко мне сегодня все с простудой шли, никогда такого не было, — выпалила я и жалобно попросила: — Не трогайте его, пожалуйста.

— И тебя это расстроило? — удивился Барон, потеряв к чайнику всякий интерес.

— Это ведь только начало.

Я прекрасно помнила, как все у нас в деревне случилось. Сначала заболел кожевник — на первый взгляд, просто воспаление легких, с таким у нас бороться умели: настоев попить, парами подышать, порошочек специальный в питье не забывать добавлять, оно и само пройдет, без осложнений.

Вот только у кожевника, здорового в общем-то мужика, все по необычному какому-то сценарию пошло.

Травы ему не помогали, порошки тоже, и становилось только хуже. А через пару дней еще несколько заболевших появилось.

К концу месяца больными лежала половина деревни, к середине следующего — треть из всех заболевших лежала уже в земле.

Разглядев что-то в моем лице, Барон нахмурился:

— Ясно, разговор не для чая.

Щелчок пальцев (без которого, я уверена, можно было бы обойтись), и на столе передо мной встала пузатая бутыль темного стекла и два толстостенных стакана.

— Я не буду пить, — на всякий случай предупредила его.

Барон только улыбнулся, не впечатленный моими словами.

И правильно, к слову, не впечатлился, потому что горячий шепот на ухо: «Пей, или поцелую» — очень хорошо мотивирует.

Как ни странно, мое горячее нежелание с ним целоваться чудище ни капли не обидело. Он был доволен и все подливал мне обжигающей дряни с приятным медовым запахом и отвратным рассредоточивающим действием.

В итоге, спустя четыре на четверть наполненных стакана и с десяток самодовольных улыбок этого, я сидела почему-то под столом, почему-то не одна и почему-то заплетающимся языком рассказывала обнимающему меня Барону про эпидемию, накрывшую нашу деревню, про смерть мамы и могилу, которую ей рыли очень долго из-за промерзшей за зиму земли…