Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 104

Глава 29

После Дня Благодарения в воскресенье мы вернулись вуниверситет в следующем порядке: Скип в пять (он жил в Декстере, и из нас троихехать ему было ближе всего), я в семь, а Нат около девяти. Даже не распаковавчемодан, я позвонил в Франклин-Холл. Нет, сказала мне дежурная, Кэрол Гербер невернулась. Ей явно не хотелось отвечать на другие вопросы, но я не отставал. Унее на столе лежат две розовые карточки “УШЛА ИЗ УНИВЕРСИТЕТА”, сказала она. Ина одной фамилия Кэрол и номер ее комнаты.

Я сказал “спасибо” и повесил трубку. Постоял с минуту,туманя воздух телефонной будки сигаретным дымом, потом повернулся. По тусторону коридора за одним из карточных столиков сидел Скип и подбирал слетевшуюна пол взятку.

Я иногда задумываюсь, не пошло ли бы все иначе, если быКэрол вернулась в университет или даже если бы я приехал раньше Скипа и успелбы поговорить с ним, пока чары гостиной третьего этажа не завладели им. Но яприехал позже.

Я стоял в телефонной будке, курил “пелл-меллку” и оченьжалел себя. Затем кто-то по ту сторону коридора завопил:

— Хрен, нет! Не может, мать твою, блядь!

На это Ронни Мейлфант (из телефонной будки он виден не был,но это его голос, единственный в своем роде, точно звук пилы, вгрызающейся всучок соснового бревна) злорадно проверещал в ответ:

— Э-эй, гляньте-ка: Рэнди Эколлс получает первую Стервуэпохи после Дня Благодарения.

"Не ходи туда, — сказал я себе. — Если пойдешь, тополностью обложишься. Обложишься раз и навсегда”.

Но, конечно, я пошел. Столы были все заняты, но трое ребят —Билли Марчант, Тони ДеЛукка и Хью Бреннен — стояли, следя за игрой. Если бы мызахотели, то могли бы занять один из углов.

В сигаретном дыму Скип поднял голову от своих карт и шлепнулладонью о мою ладонь.

— Добро пожаловать в психушку. Пит.

— Эй! — сказал Ронни, оглядываясь. — Поглядите-ка, кто тут!Единственная жопа в этой дыре, боле-мене понимающая в игре. Где был,Блевотинка?

— В Льюстоне, — ответил я. — Трахал твою бабушку. Роннизакудахтал, его прыщавые щеки покраснели. Скип глядел на меня очень серьезно,и, может быть, в его глазах что-то было. Точно не скажу. Время проходит,Атлантида глубже и глубже погружается в океан, и вот уже ловишь себя наромантизировании. На мифотворчестве. Может, я увидел, что он сдался, что оннамерен сидеть здесь и играть в карты, а там будь что будет; и может, он давалмне разрешение идти своей дорогой. Но мне было восемнадцать, и я был похож на Натакуда больше, чем готов был признаться себе. И у меня никогда еще не было такогодруга, как Скип. Скип был бесстрашен; Скип матерился на каждом втором слове;когда Скип ел во Дворце, девушки не могли оторвать от него глаз. Он был для нихтем магнитом, каким Ронни бывал только в самых своих поллюционных снах. Однакочто-то в Скипе не находило себе места, что-то вроде осколка кости, которыйпосле многих лет безобидных блужданий может проколоть сердце или закупоритьсосуд в мозгу. И он знал об этом. Даже тогда, когда школьные годы еще липли кнему, точно послед, и он все еще думал, что каким-то образом кончит учителемистории и тренером школьной бейсбольной команды, он знал это. А я любил его.Его внешность, его улыбку, походку, манеру говорить. Я любил его и не захотелего оставить.

— Ну как? — сказал я Билли, Тони и Хью. — Хотите поучиться,ребятишки?

— Пять центов очко! — сказал Хью, закулдыкав, как индюк. Даон и был индюком. — Пошли! Потасуем и сдадим!

Очень скоро наша четверка уже сидела в углу, отчаяннодымила, а карты так и порхали. Я помнил, как отчаянно зубрил под конец каникул;помнил, как мама сказала, что мальчики, которые занимаются кое-как, теперьумирают. Я помнил все это, но оно отодвинулось далеко в прошлое, как и мы сКэрол в моей машине, когда “Плоттеры” пели “Время сумерек”.

Я поднял голову и увидел, что в дверях, опираясь на костыли,стоит Стоук Джонс и глядит на нас с обычным невозмутимым презрением. Его черныеволосы казались гуще, чем прежде, круче завивались над ушами, тяжелее падали наворот фуфайки. Он непрерывно сопел, с носа свисала капля, глаза слезились, но востальном он выглядел не хуже, чем до каникул.

— Стоук! — сказал я. — Как дела?

— Кто знает, — сказал он. — Возможно, лучше, чем у тебя.

— Валяй сюда, Рви-Рви, приволоки табуреточку, — сказалРонни. — Мы тебя научим играть в эту игру.

— У вас мне учиться нечему, — сказал Стоук и захромал прочь.Мы услышали удаляющийся перестук костылей, краткий пароксизм кашля.

— Этот безногий педик меня жутко любит, — сказал Ронни. —Просто стесняется показать.

— Я тебе кое-что покажу, если ты не кончишь сдавать этихреновы карты, — сказал Скип.

— Я осеня-осеня боюся, — сказал Ронни голосом Элмера Фадца.Смешным это казалось только ему одному. Он прижался головой к локтю МаркаСент-Пьера, изображая испуг.

Марк резко отдернул руку.

— Отвянь, твою мать. Рубашка совсем новая, Мейлфант, и гнойиз твоих прыщей мне на ней не требуется.

Прежде чем лицо Ронни озарила веселая улыбка и онзакудахтал, я уловил стремительно промелькнувшую отчаянную боль. Но онаоставила меня равнодушным. Проблемы Ронни могли быть подлинными, но симпатичнееони его не делали. Для меня он был просто хвастливым трепачом, который умелиграть в карты.

— Ну же! — сказал я Билли Марчанту. — Сдавай! Я хочу ещеуспеть позаниматься.

Но, разумеется, в этот вечер никто из нас не занимался,Вместо того чтобы пройти за дни каникул, лихорадка стала только еще сильнее.

В начале одиннадцатого я пошел взять новую пачку сигарет иеще в коридоре за шесть дверей до нашей комнаты понял, что Нат вернулся.“Любовь пылает, где моя Розмари гуляет” доносилось из комнаты, которую НикПраути делил с Барри Маржо, но еще дальше Фил Оке пел “Рэгпризывника-отказника”.

Почти внутри стенного шкафа Нат развешивал свою одежду. Нетолько он, насколько я знал, был единственным в университете, кто спал впижаме, он был вдобавок единственным, кто пользовался плечиками. Сам я повесилв шкаф только мою школьную куртку. Теперь я вытащил ее и начал обшариватькарманы в поиске сигарет.

— Привет, Нат, как дела? Подкрепился маминым соусом подзавязку?

— Я… — начал он, но тут увидел рисунок на спине куртки ирасхохотался.

— Что такое? — спросил я. — Это так уж смешно?

— В некотором смысле, — сказал он и почти исчез в шкафу. —Вот посмотри!