Авантюрист - Марина и Сергей Дяченко Страница 12

Танталь хмыкнула:

— Кстати, как она вышла со двора? Ворота были отперты?

— Как можно! — возмутился слуга. — Я ворота на ночь запер и собак спустил, да только собаки госпожу Алану любят, а забор у нас так… Одна видимость, а не забор…

«Дикая кошка», — мрачно подумала Танталь.

Значит, за Эгертом всё-таки придётся посылать. Вызывать с занятий в Корпусе, сообщать, что дочь его Алана, благородная девица пятнадцати лет, покинула отчий дом посредством бельевой верёвки, перелезла через забор и убыла в неизвестном направлении, короче говоря, сбежала…

— О-ой, — еле слышно вздохнула старая нянька, которой только теперь удалось доковылять до места происшествия. — Ой, девочка, как же…

— Вот что. — Ровный голос Танталь не выдал её мыслей. — Во-первых, всем держать язык за зубами. Во-вторых… Клов, будь добр, пройди по трактирам. Начни с «Северной коровы»…

Служанка охнула. Танталь свирепо сверкнула глазами:

— Ты, Дюла, из дома ни на шаг. Я твой язык знаю.

И, не слушая возражений служанки, зашагала прочь. Вышла из дому, обошла его кругом, примерилась к бельевой верёвке, свисающей из окна третьего этажа, огляделась, скинула туфли, подпрыгнула, со второго раза ухватилась за узел на конце. Подтянулась на руках, взялась за верёвку поудобнее, рывком подобрала юбку и, отталкиваясь от стены босыми ногами, влезла вверх, в окно. Слуги наблюдали разинув рты; по счастью, от оживлённой улицы окно Аланы прикрыто было высоким старым тополем.

Перебравшись через подоконник, Танталь презрительно усмехнулась. Бегло оглядела царящий в комнате беспорядок и отодвинула засов, впуская заплаканную няньку.

У неё оставалась слабая надежда, что девчонку удастся отыскать раньше, чем о происшествии узнает Эгерт.

О том, чтобы сообщать о бегстве дочери госпоже Тории Солль, у неё не возникло и мысли.

* * *

Мужчин было двое — один коренастый и крепкий, издали видать, как посверкивают на богатой перевязи драгоценные камни; другой — высокий, весь в чёрном, будто грач, в широкополой шляпе, причём поля эти опускались книзу, прикрывая лицо едва не до подбородка. Я мельком удивился, как обладатель такой шляпы может ходить не спотыкаясь.

Оба пришли пешком. Ни один не заметил меня, проводившего послеполуденный час в зарослях около ручья; не то чтобы я так уж любил природу — просто солнце стояло очень уж высоко, и продолжать путь по жаре не хотелось ни мне, ни лошади.

Тем более странно было, что среди столь палящего зноя двое приличных людей задумали биться насмерть. А в серьёзности их намерений я убедился тут же — коренастый содрал с себя богатый камзол, а высокий отшвырнул свою шляпу, и, не утруждая себя разговорами, благородные господа выхватили каждый по шпаге.

Я приподнялся на локте.

Коренастый был опытный боец. На скуластом лице грозно топорщились короткие каштановые усы, шпага хищно вспыхивала на солнце, мне несколько раз показалось, что чёрный человек не удержит удара, — однако тот всякий раз ухитрялся парировать, а затем переходил в контратаку, опасную, как прогулка голодной гадюки. Поединщики друг друга стоили.

Я замер. Больше всего мне не хотелось, чтобы лошадь, бродящая неподалёку, выдала сейчас своё присутствие: минутное замешательство для любого из дуэлянтов означало смерть.

Потому что «до первой крови» так не дерутся. Мой скромный опыт в этой области не позволял сомневаться в самых серьёзных намерениях и того и другого.

Инициатива перешла к коренастому. Его противник имел преимущество в виде длинных рук — потому усатый, с виду неповоротливый и грузный, старался двигаться вдвое быстрее. Это было завораживающее зрелище; высокий использовал в основном уколы — коренастый обрушивал на противника удары, намереваясь пробить защиту и использовать преимущество в силе. Высокий начал выдыхаться — и заюлил, пытаясь развернуть соперника лицом к солнцу. В какой-то момент ему это удалось, но в этот момент ослеплённый усач ударил что есть силы, и оборона высокого дала трещину.

Теперь они стояли лицом к лицу — высокий рукой зажимал рану на правом плече. Усатый побледнел и оскалился: подобный исход поединка не устраивал его ни в коей мере. Ему хотелось убить. Именно это желание читалось сейчас на хищной скуластой физиономии.

Высокий перебросил шпагу в левую руку и шагнул вперёд. Коренастый соперник его ринулся в атаку, нанося удары в основном справа, будто пытаясь закрепить достигнутый успех; в планы его не входило победить красиво. Он намеревался просто победить.

Собственно, в его победе теперь уже не возникало сомнений; на его стороне была сила, но, как оказалось уже в следующую секунду, для успеха этого недостаточно.

Для успеха надо, чтобы на твоей стороне была судьба.

Именно в этот момент моей кобыле вздумалось выйти к ручью; удивлённая поединком, она осуждающе фыркнула.

Возможно, коренастый боялся свидетелей. Возможно, его соперника чужие глаза заботили меньше; как бы там ни было, но коренастый вздрогнул и на мгновение отвлёкся.

Высокий не упустил шанса, тем более что левая рука у него была не короче правой.

Усатый медленно повернул голову — возможно, потому, что на противника смотреть уже не было смысла. Здоровенный кусок железа уже сидел в боку, на щёгольской рубашке расползалось красное пятно, усач попытался вздохнуть — кровь запузырилась. Всё ещё укоризненно глядя в мою сторону, усач повалился на истоптанную траву.

Секунду спустя мой взгляд встретился со взглядом высокого.

У него было бледное, нездоровое лицо. Как будто вислые поля шляпы никогда в жизни не позволяли солнечным лучам коснуться этих впалых синеватых щёк.

Я ждал, что он предпримет; он отвернулся, подобрал свою шляпу, вытер шпагу пучком травы и, не глядя на поверженного противника, двинулся прочь.

Прошло минуты две или три; поколебавшись, я выбрался из своего укрытия. Может быть, коренастый ещё жив, сказал я себе без особой надежды. Во всяком случае, удрать, не убедившись в его смерти, представлялось мне неестественным.

Я перешёл ручей, стараясь не оступиться на скользких камнях; вода бурлила, намереваясь залезть ко мне за голенища. Коренастый лежал навзничь, не закрывая глаз, и глаза эти были уже неподвижными, тусклыми; перевязывать рану было поздно.

— Нет! Остановитесь! Не-ет!

Я похолодел и обернулся.

За стволами мелькнуло яркое, похожее на редкую бабочку платье; тонкий голос опять закричал, призывая остановиться, затрещали ветки под торопливыми ногами, я отшатнулся от покойника, намереваясь вернуться на свой берег ручья, — в эту самую минуту на поляну вырвалась женщина.

Не время было судить, красива она или нет. Не время было осуждать её за показное богатство и некоторую безвкусицу в туалете; от бега щёки её разгорелись, от волнения на шее выступили красные пятна, но, увидев на земле залитого кровью дуэлянта, она в мгновение ока сделалась белой, даже вроде бы желтоватой, как кость.