Розы и тлен - Кэт Ховард Страница 12

Но начало истории всегда скрыто под сенью времени, его проявления неявны, как брошенные украдкой взгляды в темноте бара, и события развиваются неспешно. Незначительные детали, незаметные для постороннего взгляда, но в них таится все, что случится потом.

Спустя неделю я уже чувствовала себя в «Мелете» как дома. Чувство, что я знаю кампус как свои пять пальцев, возникло от того, что во время ежедневных пробежек я исследовала его вдоль и поперек, пока мои ноги не изучили каждую тропинку, каждый укромный уголок. Я, наконец, почувствовала связь с «Мелетой», узнала ее границы, очертания, и мне казалось, что она раскрыла мне свои секреты.

Я бежала в вечернем свете, свободно двигая руками, чувствуя приятное тепло в мышцах ног. Трава приминалась и распрямлялась под ногами, шум реки вторил дыханию.

Я стала заниматься бегом еще в старших классах. Хороший предлог, чтобы не оставаться дома, чтобы сбежать оттуда хотя бы на время. Даже такое подобие побега совершить было нелегко, но, все же, к счастью, возможно. Ведь, по мнению нашей матери, нет более страшного греха для женщины, чем «распуститься», а лишний вес и далекая от идеала физическая форма являются яркими признаками того, что женщина себя запустила. Мать постоянно проверяла нашу одежду, и если ее размер казался ей чересчур большим, эта одежда просто исчезала из шкафа. Нам ничего не оставалось, как быстро сбрасывать вес самыми зверскими способами до прежних размеров, или покупать новую одежду на свои деньги, но лишь для того, чтобы она исчезла при следующей материнской инспекции нашего гардероба. Поэтому, если я хотела получить хотя бы минимальную свободу, мне надо было лишь сообщить ей, что я набираю вес и хочу опять начать бегать. Мать обычно осматривала меня, прищурив глаза и приподняв скептически бровь, защипывала складку кожи на внутренней стороне руки или в верхней части бедра, и заявляла, что мне действительно нужно повысить тонус мышц. Однако вожделенная свобода стоила всех этих унижений.

Со временем я научилась любить бег, научилась любить движение. Мне доставляло удовольствие то, что я могу довериться крепким мышцам своих ног, что они меня не подведут, если понадобится. Бег давал ощущение силы и уверенности. Мне казалось, что если бежать достаточно долго, то можно оставить за спиной всю свою жизнь, все проблемы. Мысли растают, и не останется ничего, кроме движения.

Но как только у меня появилась возможность вырваться из материнского дома, я перестала пытаться убежать от своей жизни и просто начала получать удовольствие от самого движения. Размеренного, как стук метронома, движения рук и ног. Я бежала, чтобы почувствовать свое тело, очистить сознание, придумать, как распутать сложные сюжетные ходы. Бег был необходим мне, чтобы компенсировать все те часы, которые я проживала в воображении.

Я бежала по извилистой тропинке, вьющейся между домиками стипендиатов. Тропинка вела мимо студий и прочих построек, окружавших поселок – некоторые из них выглядели старыми и обветшалыми, как то здание, где располагался бар «Там», и очевидно пустовали, – а потом углубилась в лес. Лесной воздух был напоен терпкими ароматами зеленой листвы и хвои, прохладный ветерок осушал пот, выступающий на коже, приятно охлаждая ее. Щебетали птицы, затеяв свою вечернюю перекличку, и какие-то мелкие зверьки – возможно, белки или бурундуки, носились по лесу наперегонки со мной.

Солнце клонилось к горизонту, и я, развернувшись, побежала назад, по своим же следам.

Я выбежала из темнеющего леса и направилась к поселку, где кипела жизнь. Вот домики наставников, благоухающий розовый сад, студии… У танцевальных были огромные, во всю стену, окна. При желании, их можно было задернуть шторами, чтобы сохранить уединение, но сегодня Марин не потрудилась этого сделать. Пробегая мимо, я увидела их, танцующих вдвоем – Марин и Гэвина, – и остановилась, замерев от восхищения.

Я никогда не забывала, насколько одаренной танцовщицей была Марин. Я видела, как она танцует, почти всю свою сознательную жизнь, с тех самых пор, как была способна понять, что у нее действительно выдающийся талант, что она намного превосходит всех других девочек в балетных пачках и трико, с которыми она выступала на сцене. Я была на всех ее выступлениях, смотрела записи ее танца. Но иногда осознание того, насколько она гениальна, ускользало от меня, вытесняясь другими мыслями, до того момента, как она снова напоминала мне об этом, как и в этот вечер, когда у меня перехватило дыхание от представшей передо мной картины.

Марин проносилась в воздухе, как молния, падала в руки Гэвина, и снова взлетала. Каждый изгиб рук, каждое движение ног рассказывали историю на чужом языке, которую я, тем не менее, понимала. Когда они танцевали дуэтом, становилось ясно, что Гэвин – лучший партнер из всех, с кем когда-либо приходилось работать Марин. Я могла слышать музыку, просто наблюдая, как они двигаются. Они сами были музыкой.

Натруженные мышцы свело судорогой, но зачарованная, я продолжала стоять и смотреть.

Они отрабатывали поддержку и подъем. Марин разбегалась, взмывала в воздух и летела к Гэвину, а он подхватывал ее и поднимал еще выше, держа на ладонях. Затем толчок, и она снова взлетала и вновь стремительно падала, совершая головокружительное вращение, а он ловил ее буквально в нескольких сантиметрах от пола. Это был потрясающе красивый, но опасный трюк, требующий полного доверия.

Снова и снова они повторяли эти движения, каждый раз внося в них невидимые глазу изменения. Я лишь могла заметить, что каждый раз она взлетала все выше, падала вниз все стремительнее. Сердце мое бешено колотилось от такого захватывающего зрелища.

Затем Гэвин что-то сказал и подошел к ней ближе, но сделал он это не с грациозностью танцора. Это не были движения небожителя – в них сквозили неуверенность и волнение. И хотя это не был безумный полет в воздухе, в ответных движениях Марин я увидела, как ей было страшно шагнуть в кольцо его рук. Изящество и риск, – вот что я увидела.

Когда он прижал ее к себе, а ее губы прикоснулись к его губам, я поспешно отвернулась, чтобы не смотреть.

Речка Морнинг [7], которая была видна из окна Марин, несла свои быстрые, прозрачные воды по территории «Мелеты», разрезая ее пополам. Речные берега соединяли многочисленные мостики, расположенные довольно хаотично, так сказать, в художественном беспорядке, впрочем, это можно было сказать и обо всем поселке. Я стояла на середине мостика, представляющего собой миниатюрную копию Тауэрского моста через Темзу, а чуть ниже по течению располагался венецианский мост Риальто. Складывалось впечатление, что я стояла на развороте карты, на которой самым невероятным образом смешались достопримечательности мира.

И все же меня не оставляло ощущение нереальности, некоей потусторонности мира «Мелеты». Прошлой ночью мне казалось, что кто-то за мной наблюдает, и это ощущение было столь сильным, что мне пришлось закрыть все окна и плотно задернуть шторы, и только после этого наваждение пропало. Мне даже удалось крепко уснуть, но я снова проснулась до рассвета, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд.