Возвращение Томаса - Юрий Никитин Страница 14

Он слегка напряг бицепс, ее голова поднялась так, что лежатьстало неудобно, однако терпела, и Олег расслабил мышцы. Лилит устроиласьпоудобнее, забросила на него ногу, голову придвинула поближе, на предплечье.

— Они больше, чем попутчики, — сказал оннаконец. — Они... новый мир. Совсем новый.

Лилит сказала осторожно:

— Ты видел сотни, если не тысячи миров. И все ониотличались один от другого... совсем мало.

Он буркнул:

— Да ничем не отличались. Но этот — совсем иной цветок.Пока дикий, как терновник, но из терновника терпеливые садоводы вывели дивныепрекрасные розы!.. А ты отличие этого мира еще не заметила?

Она вздохнула, снова пощекотала ресницами ему руку, судовольствием замечая, что он ощутил, оценил.

— К сожалению, мой дорогой рыжий зверь, долгая жизнь недает ни особых знаний, ни какого-то особого превосходства. Да ты и сам знаешь...Правда, ты сумел развить особые способности, но как быть тем, у кого их нет?..Эти и через тысячу лет будут такими же, как и в сорок. Потому как сами люди несмогли сдвинуться с того уровня, на каком пребывали сотни тысяч лет, так их немогли сдвинуть подвижники вроде тебя... не обижайся! Я теперь понимаю, что Богоставил мне долгую жизнь для примера. Все могут увидеть, долгая жизнь неприбавляет мудрости.

Олег сказал успокаивающе:

— Да ладно тебе! Мы знаем, он оставил тебя как лучшееиз всех своих творений.

Она лукаво улыбнулась.

— А не человек ли самое лучшее?

— Человек — самое нужное, — возразил онсерьезно. — Даже, возможно, необходимое. Хотя трудно предположить, чтоБогу что-то может понадобиться, но я не христианин, могу смотреть со стороны иговорить правду.

Она охнула.

— Олег, ну ты и наглец! Как может Богу что-топонадобиться? Да еще от... им же сотворенного из праха?

Олег проворчал недовольно:

— Откуда я знаю? Да вот чувствую... Мы ведь тоже моглибы и дальше собирать корешки в лесу, выковыривая голыми руками. Но вотпридумали лопату... Возможно, для Бога мы инструмент, с помощью которого тожехочет копать глыбже.

— Ну и наглец, — повторила она потрясенно.

— Я такой, — согласился он и дерзкоухмыльнулся. — По образу и подобию.

— Значит, — повторила она, все еще не веря вуслышанную наглость, — он с помощью людей хочет сделать то, что не всостоянии сделать сам?

— Ну да. Что-то в этом роде. Ладно, спи, а то ужесветает. Договорились, одеяло не стягивать!

— И не лягаться, — пробормотала онапослушно. — А то удавишь, помню.

Некоторое время она лежала тихо, прислушивалась к егоровному дыханию. Выждав, спросила шепотом:

— Почему не спишь?

— Не знаю, — ответил он негромко. —Недостаточно устал, мысли всякие...

— Грубый ты, — упрекнула она. — Хотя бысоврал, что тебя волнует мое присутствие... Ого, в самом деле волнует!

— Да это я так, задумался, — объяснил он неуклюже,однако Лилит уже отшвырнула одеяло и снова оказалась на нем, прижалась всемгорячим чувственным телом, он ощутил, как жар перетекает в его тело, и без тогораскаленное, будто вынырнул из кипящего масла. Она припала к его губам, и хотяОлег никогда не любил целоваться, какое-то глупое занятие, но сейчас ощутилстранную сладость, от которой по телу побежали щекочущие мурашки.

Руки их сплелись, она охнула, закусила губу, выгнулась,мышцы напряглись в болезненно-сладкой истоме. Она чувствовала, как гаснетразум, а власть над телом берет древняя мощная сила, намного более сильная,грубая, могучая, не знающая преград.

Потом, когда дыхание у обоих шло с хрипами, а грудные клеткижадно вздымались, хватая открытыми ртами воздух, они долго лежали, медленно инеохотно возвращаясь в этот приземленный мир. За окном все еще темнота, зряОлег пугал ее близким рассветом, лишь тоскливо замыкала далеко внизуразбуженная корова, да еще донесся слабый волчий вой.

Лилит повернулась к нему, снова забросив ногу ему на живот,чуть ли не на грудь, голову пристроила на могучем бицепсе. Прошептала тихонькопотерянным голосом:

— Я уж думала, что меня ничем не удивишь. И все мужчинывсегда будут намного слабее и проще меня...

Он проговорил лениво:

— А разве не так? Томас так восхвалял твое древнеепроисхождение, но никак не решался сказать, насколько оно древнее. Думаю, унего просто язык не поворачивался. Примерзал. А то и вся кровь замерзала, как улягушки в декабре.

— Ну и что, — сказала она. — Сколько их было,этих мужчин, но никого я не признавала даже равным! И ни один так и не сталмоим мужем.

Он хмыкнул.

— А этот, как его... Азазель?

Лилит возразила оскорбленно:

— Мужем? Нет, никогда!

— Но я как-то читал в старых хрониках...

Она фыркнула:

— Мало ли что набрешут!., мужем у меня может бытьтолько тот, кого я сама признаю, что он сильнее.

Он спросил с недоверием:

— И что же, за все время с начала создания мира...

Она скромно опустила веки, тень от длинных ресниц упала набледные щеки.

— Ах, Олег, тебе в это трудно поверить? Мне — тоже. Да,за все время с начала создания света я не встретила никого сильнее. Мужчин быломного, верно, но сильнее... Не забывай, кто меня создал!.. А все остальныесущества — это уже, как понимаешь, прах от праха...

Он взглянул остро.

— Но я тоже прах.

Помолчал, она выговорила с трудом:

— Именно это я и говорила себе все время. Повторяла иповторяла. Убеждала, что ну никак не можешь быть сильнее. Ну не может человексамостоятельно так раздуть в себе искру, что станет ярче чистого света, изкоторого создана я!

Он слушал, слегка кивнул, развел руками.

— Ну, я тоже так думаю.

Она возразила:

— Это не так! Ты — сумел. Не знаю как, но сумел. Первымсделал то, к чему так стремился Творец, на что он рассчитывал, создавая то, чтосчитает шедевром. И как странно... даже причудливо, что его покорные ученикимрут, как мухи, а ты — бунтарь, не признающий Его вообще... сумел... сумелпервым... Олег, ты хоть понимаешь, что ты — Первый?

Он покачал головой, зеленые глаза блеснули злостью, в голосепрозвучал нешуточный гнев:

— Не понимаю и не принимаю. Я не хочу быть ни первым,ни последним в чьем-то войске, цели которого Мне чужды и непонятны. Спи, а тоудавлю!

Он отвернулся, выбравшись из-под ее ноги и высвободив руку,схватил скомканное ногами одеяло и укрылся до плеч. Лилит выждала, прильнулатихонько к его спине, чувтво умиротворенности и защищенности тут же разлилосьпо телу, она заснула сразу и очень крепко.