Дорога без возврата - Анджей Сапковский Страница 16

Глава 8

Из замковой кухни доносились звон котлов, веселый смех ипесенки. Насытить всю ораву гостей оказалось делом нелегким, так как у короляХервига никакой прислуги не было. Присутствие чародеев проблемы также не снимало,поскольку в результате консенсуса было решено питаться естественным путем иотказаться от кулинарных волшебств. Все кончилось тем, что Нэннеке загоняла наработу кого только могла. Вначале это было нелегко: те, кого жрица ухватила, вкухонных делах, как она выразилась, «не секли», а те, которые «секли», сбежали.Однако Нэннеке отыскала неожиданную подмогу в лице Гардении Бибервельт ихоббинок из ее свиты. Понятливыми и прекрасными кухарками оказались, о диво,все четыре распутницы из группы Лютика.

Со снабжением хлопот было поменьше, Фрейксенет и князьАгловаль организовали охоту и поставили к столу достаточно много крупной дичи.Браэнн и ее дочки за два часа забили кухню дикой птицей. Даже самая младшая издриад, Нюна, на удивление ловко управлялась с луком. Король Хервиг, обожавшийрыбачество, на заре выплывал на озеро и привозил щук, судаков и огромныхокуней. Обычно его сопровождал Локи, младший сын Краха ан Крайта. Локи зналтолк в рыбачестве и лодках, а кроме того, бывал достижим на рассвете, поскольку,как и Хервиг, не пил.

Даинти Бибервельт, низушек, и его родственники не без помощидопплера Тельико, занимались украшательством залы и комнат. Подметать и мытьполы загнали обоих пророков, дрессировщицу крокодилов, резчика по мрамору инепросыхаю-щего медиума женского полу.

Присмотр за подвалом и напитками вначале поручили Лютику иего коллегам-поэтам, но это оказалось страшнейшей ошибкой. Поэтому бардовизгнали, а ключи передали Фрее, подружке Мышовура. Лютик и поэты целыми днямипросиживали у дверей в подвальчик и пытались всколыхнуть Фрею любовнымибалладами, к которым, однако, у островитянки оказался столь же устойчивыйиммунитет и сопротивляемость, как и к алкоголю.

Геральт, вырванный из дремы звоном копыт по камням двора,поднял голову. Из-за прильнувших к стене кустов появилась блестящая от водыКэльпи с Цири в седле. На Цири был ее любимый черный костюм, а за спиной – меч,славный гвихир, добытый в пустынных катакомбах Кората.

Несколько секунд ведьмак и девушка молча глядели друг надруга, потом Цири тронула кобылу пяткой, подъехала ближе. Кэльпи наклонилаголову, пытаясь дотянуться до ведьмака зубами, но Цири сдержала ее, резконатянув поводья.

– Значит, сегодня, – проговорила ведьмачка, не слезая слошади. – Сегодня, Геральт.

– Сегодня, – подтвердил он, откинувшись к стене.

– Я рада, – неуверенно сказала она. – Думаю… Нет,уверена, что вы будете счастливы, и рада этому…

– Слезь, Цири. Поговорим.

Девушка покачала головой, отбросила волосы назад, за ухо. Намгновение мелькнул большой, некрасивый шрам на щеке – память о тех страшныхднях. Цири отрастила волосы до плеч и зачесывала их так, чтобы скрыть шрам, нопорой забывала об этом.

– Уезжаю, Геральт, – сказала она. – Сразу послеторжеств.

– Слезь, Цири.

Ведьмачка спрыгнула с седла, присела рядом. Геральт обнялее. Цири прижалась к его плечу головой.

– Уезжаю.

Он молчал. Слова так и просились на язык, но не было средитех слов ни одного, которое он мог бы считать подходящим. Нужным. И он молчал.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – медленно сказалаЦири. – Ты думаешь, что я убегаю. Ты прав.

Он молчал. Он знал.

– Наконец-то, после стольких лет, вы вместе, Иен и ты… Вызаслужили счастье и покой. Дом. Но меня это пугает. Поэтому я… убегаю.

Он молчал. Он думал о том, сколько раз убегал сам.

– Отправляюсь сразу после торжеств, – повторилаЦири. – Хочу снова видеть звезды над большаком, хочу насвистывать срединочи баллады Лютика и жажду борьбы и пляски с мечом, жажду риска, жаждунаслаждения, которое дает победа. И жажду одиночества. Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, Цири. Ты – моя дочь, ты – ведьмачка. Тыпоступишь так, как должна поступить. Но одно я обязан тебе сказать. Одно. Ты неубежишь, хоть все время будешь убегать.

– Знаю. – Она прижалась крепче. – Я все ещенадеюсь, что когда-нибудь… Если я подожду, если наберусь терпения, то и дляменя когда-нибудь настанет такой прекрасный день… Такой прекрасный день… Хотя…

– Что, Цири?

– Я никогда не была красивой. А с этим шрамом…

– Цири, – не дал он ей досказать. – Ты самая прекраснаядевушка в мире. Конечно, после Иен.

– Ох, Геральт…

– Если не веришь, спроси Лютика.

– Ох, Геральт.

– Куда?..

– На юг, – прервала она, отворачиваясь. – Странаеще дымит там после войны, идет восстановление, люди бьются за выживание. Имнеобходима защита и охрана. Я пригожусь. И еще есть пустыня Корат… есть ещеНильфгаард. Там у меня свои счеты. Там еще надо кое-что подравнять, гвихиру имне…

Она замолчала, лицо стало жестким, зеленые глаза сузились,губы искривила злая гримаса. «Помню, – подумал Ге-ральт. – Помню».Да. Это было тогда, на скользких от крови ступенях замка Рыс-Рун, когда онидрались плечом к плечу, он и она. Волк и Кошка, две машины для убийства,нечеловечески быстрые и нечеловечески жестокие, доведенные до крайности,разъяренные, прижатые к стене. Да, тогда нильфгаардцы, смятые ужасом,отступили, преследуемые сверком и свистом их клинков, а они медленно пошливниз, вниз по ступеням замка Рыс-Рун, скользким от крови. Пошли, поддерживаядруг друга, связанные, а перед ними двигалась смерть, смерть, воплотившаяся вдва блестящих лезвия мечей. Холодный, спокойный Волк и сумасшедшая Кошка.Просверк мечей, крик, кровь, смерть… Да, это было тогда… Тогда.

Цири снова откинула волосы, и, скрытая раньше пепельнымипрядями, блеснула серебряной белизной широкая полоска у виска.

Тогда у нее поседели волосы.

– Там у меня свои счеты, – прошипела она. – ЗаМистле. За мою Мистле. Я отомстила за нее, но одной смерти за Мистле мало…

«Бонарт, – подумал Геральт. – Она убила его,ненавидя. Ох, Цири, Цири. Ты стоишь над пропастью, доченька. За твою Мистлемало и тысячи смертей. Берегись ненависти, Цири, она пожирает как рак».

– Береги себя, – шепнул он.

– Предпочитаю, чтобы береглись другие, – зловещеусмехнулась она. – Это гораздо важнее… По большому счету.

«Я уже никогда не увижу ее, – подумал он. – Еслиона уедет, я ее уже никогда не увижу».