Дороги богов - Галина Львовна Романова Страница 37

И дождался. Чуть приопустился край щита, открывая плечо. Земомысл не замедлил воспользоваться приманкой — единственной оплошностью Будимира. Замахнулся — и его меч с размаху врубился в край щита, который Будимир успел вскинуть, подставляя рубящему удару.

Земомысл не успел сообразить, что остался почти безоружен, понял позже, когда, выбросив вперед правую руку, Будимир достал его, рубанув по боку. Кольчуга выдержала удар, но Земомысл пошатнулся, и второй удар довершил дело.

Рывком освободив из своего щита застрявший меч противника, Будимир спокойно стоял и смотрел на опустившегося на колени Земомысла. Княжич ловил воздух широко разинутым ртом и, опираясь на меч, пробовал подняться, но боль в боку мешала ему пошевелиться.

Переждав, Будимир оглянулся на Гостомысла.

— Суд свершился, — признал тот. — Перун на стороне Будимира Касатича!

Ладожане, пришедшие со своим князем, встретили это известие громкими криками. Некоторые обнажили мечи и вскинули их к небу, другие стучали о землю древками копий. Им вторили другие — почти все, кроме примолкнувших Земомысловых спутников. Двое поднимали князя, который бессильно обвисал на руках своих людей.

Проводив его взглядом, Будимир обернулся на видоков его победы. Как долго он ждал этого часа!

— Други! — позвал он и почуял, как утихают восторги — люди спешили примолкнуть, чтобы выслушать его. — Ныне спешите по своим градам и вотчинам — оборужайте дружины, созывайте охочих людей и ждите! Я позову вас! Мы раздавим урман!

Зарницу в те дни захватили с головой иные заботы.

После того давнего раздора с матерью Милонега Голицей она вовсе перестала показываться в Славенске. Лишь выждав месяц, решилась переступить порог дома жрицы Макоши Добродеи.

Та встретила ее радостно, словно любимую сестрицу, усадила к огню, поспешила накрыть на стол кое-какую снедь для угощения и долго беседовала с гостьей, отвлекаясь лишь на сына-малолетку.

Зарница внимательно следила за встречавшим свою вторую осень мальчишкой. Добродея поймала ее взгляд, крепче прижала к себе сынка.

— Хочешь такого же? — вдруг спросила она.

Зарница вздрогнула. До сего дня она как-то не задумывалась над этим — лишь когда вовсе не было житья от щемящей сердце тоски по любимому рядом, приходили мечты о своем доме и малыше на руках. Мигом вспомнив Милонега и сватовство его матери, она все-таки смущенно пожала плечом.

— Не ведаю, суждено ли мне это, — молвила она.

— Ничего. — Добродея улыбнулась. — Богам наши судьбы ведомы. Родишь еще…

Она сказала это так уверенно, что Зарница невесело усмехнулась:

— От кого же?

— Перуна проси, — ответила Добродея. — Ты ему молись, он тебе даст суженого!

— А как?

— А ты заходи ко мне еще как-нибудь. — Добродея спустила сына на пол, и тот проворно заковылял прочь. — Я тебя научу. К Перуновым жрецам с таким делом не всякая сунется, а Макошь о женской доле радеет. Она и тебя услышит, и иным богам весточку передаст.

— А можно ли мне-то? Я ведь… Перуну служу.

— Макошь Перуну супруга. — Добродея опять улыбнулась, ее круглое лицо расцвело. — Стало быть, можно!

С того дня Зарница зачастила в дом Добродеи. Порой там она сталкивалась с ее матерью, травницей. Старушка как еще одной дочери радовалась Зарнице. Она садилась на крыльце с корзинкой, выкладывала из нее собранные травы и подолгу рассказывала о каждой. Она не учила — просто говорила, не спеша припоминая о всякой былочке свое потаенное слово.

Изредка до Славенска долетали вести об урманах. Приносили их беглецы из Ладоги, несколько раз наезжали на лодьях и прибегали пешим ходом данщики.

Народ втихомолку перемывал кости князьям и их дружинам за то, что допустили урман до Ладоги и прочих городов и согласились на дань. Все поговаривали о том, что урман надо бить. Но как их побьешь, ежели их сила невиданная? Урмане и ранее нападали на починки по берегам Нево-озера, жгли дома, уводили людей. Им давали отпор, они убирались. Уходили и сами, и сейчас, когда нетерпеливые на все лады честили князей, находились и такие, кто считал, что и эти урмане рано или поздно уберутся — вот наполнят бездонные трюмы своих драккаров и уйдут. Всю Русь им под себя не подмять! Они сами рано или поздно намертво увязнут в ее просторах, да так, что некого будет гнать и бить — ежели не решат подобру-поздорову уходить сами.

Но шли дни, кончилась зима, началась весна, вскрылись ото льда реки и уже убрались обратно в берега, зазеленели поля, проскакал на белом коне рыжеволосый юноша с венком цветов на голове — вечный баловник Ярила. А урмане как повоевали Ладогу, так в ней и остались. Более того — начали отправлять свои драккары по рекам дальше, разведывать тайные починки и пригороды, где могли уцелеть непокорные новые данщики. А груженные товаром корабли один за одним отходили от причалов и держали путь в Бирку, Упсаллу и другие города населенного мира. Везли не только меха, лен, воск, золотое и железное узорочье, моржовые бивни и рыбий клей, но и наловленных в лесах рабов — светлокосых стройных девушек и крепких, годных для любого дела парней. А обратно текли пустые, везя новых викингов, жаждущих получить свою долю от богатств Гардарики.

Слыша про боль и горе земли, Зарница чувствовала свою боль и бессилие. Когда-то — сейчас уже казалось, что целую жизнь назад, — пал жертвой первого набега ее родной Каменец и защищавшая его застава. Был вырезан весь род девушки, кроме тех, кто сейчас проклинал судьбу на чужбине, в горьком рабстве. Могла быть там и она, кабы не сам Перун. Разве ж она ведала тогда, что к берегу пристал не удачливый грабитель, на свой страх и риск забравшийся в Нево-озеро, а один из драккаров, снаряженных конунгом Готфридом для похода на Русь! Утешало немного одно — девушка сама успела взять жизни нескольких викингов, мстя за родичей и побратимов.

Зарница начала чувствовать сомнение. Время шло, урмане хозяйничали на Руси, почти не встречая отпора и безжалостно карая всякого, кто решался спорить с ними. На что тогда Перун сохранил ей жизнь? Зачем она живет? Только ли потому, что увела в безопасное место отрока Радегаста, юного божича? Но такая плата не нужна за это деяние! Боги, видать, слишком мало ценят жизнь одного из них, раз платят за его спасение тоже спасением жизни! Иль есть что-то, недоступное слабой человеческой душе в их замыслах, сокрытое до времени?

Оставаясь одна на капище, — Добродея не раз звала ее перебраться в Славенск, да и Милонег продолжал настаивать, хотя и не так горячо, — Зарница полюбила сидеть на земле у ног резного изваяния Перуна. Бог грозы и войны стоял, обратившись ликом на восток, сжимая в руках меч и щит. Его янтарные глаза неотрывно смотрели вдаль. Он видел и слышал недоступное смертным и не замечал того, что творится у его ног. Зарница садилась, обхватив колени руками, запрокидывала голову и прислушивалась, пытаясь разобраться в охватывающем ее душу смятении. Целые рои мыслей кружились в голове, и ответить мог только Перун.