Буря времен года - Эль Косимано Страница 5

– Он в твоей власти, Флёр! – торопит меня Поппи. – Прикончи его!

– Нет, – выдыхает Джек. Его черные волосы прилипли к бледному лбу, грудь тяжело вздымается и опускается. – Нет-нет-нет, я не это име…

Я направляю свое сознание в толщу мягкой земли прямиком к корням молодого сеянца, мысленно проникаю в дерево, сообщая ему свое намерение, и оно с готовностью соглашается, тянется корнями на звук голоса Джека и хватает его за лодыжку.

Пальцы Джека судорожно пытаются нащупать за что схватиться, футболка на нем задирается, пока я злобно волоку его по земле. Он пинается так отчаянно, что я отступаю на шаг. За ним по траве тянется красный след, и он судорожно вцепляется пальцами в кровавое месиво у себя за спиной. Я рывком подтягиваю Джека к себе, и он подкатывается к моим ногам, ухитрившись при этом добыть кусок льда и заморозить его в форме ножа.

Он грозит мне своим самодельным оружием, которое дрожит у него в руке. С острия ножа срываются розовые капли и стекают по костяшкам пальцев. Джек мог бы полоснуть лезвием по моим корням и высвободиться, оставив мне уродливый шрам. Я бы не стала ему мешать – одной Гее известно, что я заслуживаю и этого, и много большего, – но он так не делает. И не сделает.

– Это ты имел в виду, говоря о сражении? – На глаза мне наворачиваются горячие слезы, и лицо Джека становится расплывчатым. – Именно этого они от нас и ждут, Джек.

Этого хотят Поппи и Чилл. И Кронос с Геей тоже. Джек единственный, кому есть дело до моих желаний. Мне больше не хочется с ним бороться.

Я не стремлюсь убивать парня, который знает, как тяжело мне причинять ему боль. Который оставляет для меня куртку холодной ночью. И который скорее умрет, чем поднимет на меня руку.

Я убираю свои корни.

Голова Джека мягко падает на землю. Взгляд его по-декабрьски серых глаз стекленеет и затуманивается, пальцы разжимаются, и ледяной нож выскальзывает из ладони и шлепается в траву. Джек отворачивается от меня, сжимается в комок и, дрожа всем телом, сотрясается в приступе кашля.

– Сделай это, Флёр!

– Заткнись, Поппи! – огрызаюсь я дрожащим голосом, стоя над Джеком, сжимая в кулаке нож, пытаясь схватить его поудобнее. Занести под правильным углом. В подходящий момент. Джек потеет и трясется, как раненый зверь. У меня перехватывает горло. Он выбрал смерть от клинка, потому что она кажется быстрее и менее болезненной. Возможно, так и случилось бы, если бы не мое колебание.

– Хватит тянуть время! Если убьешь его сейчас, возможно, нам удастся заработать несколько очков.

– Я же сказала, заткнись, Поппи!

– Время пришло, Флёр…

Я шлепаю по своему передатчику, обрывая ее, хоть и знаю, что она права. Я ничего не могу сделать для Джека. Чем сильнее становлюсь я, тем слабее он. Если я дотронусь до него, то сделаю ему только хуже. Я стою так близко, что температура моего тела, вероятно, уподобляется для него медленной пытке. Если я его поцелую – о, Гея, если бы только поцелуем можно было все исправить! – мы окажемся в еще большей беде. Все мои действия и так изучаются чуть не под микроскопом. Боюсь, мы с Поппи долго не протянем. Наш рейтинг падает и уже находится в опасной близости от Линии Зачистки. Пора моего царствования коротка, зато среднеатлантические зимы тянутся мучительно медленно. Это потому, что я слишком долго выжидаю, прежде чем отправить Джека домой. И потому, что иногда позволяю ему ускользнуть, чтобы гоняться за ним по нескольку дней, а Кронос за сострадание дополнительных очков не дает. Его правила любви не одобряют. Вся его система зиждется на противостоянии. А еще на страхе и враждебности. Я могу выжить, лишь убив Джека, но больше не хочу этого делать.

И никогда не хотела.

Веки его тяжелеют и опускаются, взгляд гаснет. Сквозь прореху в футболке видно, как по ребрам течет кровь. Я не хочу причинять ему еще больше боли.

Я опускаюсь на колени рядом с ним. Его ресницы трепещут. Он задерживает холодное дыхание. Его губы так близко, когда я склоняюсь над ним, прижимая нож к его боку. На мгновение мне кажется, что он спит. И что моя миссия окончена.

– Чего ты ждешь? – шепчет он. – Мы оба знаем, чем это заканчивается.

Джек

Меня окутывает приторный запах полевых цветов. Я моргаю и просыпаюсь. Льющееся сквозь окно моей стазисной камеры сияние слепит глаза. Я смотрю на белый кафельный потолок и на развешанные по стенам плакаты, стараясь сообразить, как я сюда попал.

– С возвращением, Джек, – раздается из динамиков у моей головы скрипучий голос Чилла.

Я морщусь. Все вокруг слишком яркое, слишком громкое и нахлынуло разом. Пальцы рук – и сами руки тоже – покалывает, в груди болит, и я дотрагиваюсь до того места под ребрами, куда пришелся удар Флёр.

У меня из руки выпал букетик крошечных белых лилий. Сидящий за столом в противоположном конце комнаты Чилл загружает данные в свой планшет: дату, время и состояние моего пробуждения. Пока он не видит, я подношу поникшие цветы к носу. У них запах Флёр – тягучая сладость, таящаяся в бледных смятых лепестках.

Мне вдруг приходят на ум слова, сказанные профессором Лайоном, когда он застукал меня ковыряющимся в замке в катакомбах под Зимним крылом. Я пытался выбраться из Обсерватории и заявил ему, что больше не хочу влачить жалкое существование, будучи запертым в дурацкий цикл смены времен года. Он же ответил, что мое намерение осуществить невозможно, и в доказательство процитировал один физический закон, гласящий, что «общее количество энергии в замкнутой системе не может быть ни создано, ни уничтожено». Еще он добавил, что, «подобно воде, устремляющейся к небу с поверхности моря, мы просто меняем одну форму на другую, после чего снова возвращаемся в первоначальное состояние».

Должно быть, Флёр вложила лилии мне в руку до того, как я умер, и букетик каким-то чудом добрался сюда вместе со мной. Его материя и энергия оказались спрятанными внутри моей собственной и тоже стали частью этой безнадежной круговерти.

Чилл поворачивается вместе с креслом, и я прикрываю лепестки пальцами.

– Сколько я провалялся в отключке? – В горле у меня пересохло, голос охрип от долгого молчания.

– Совсем немного. Можно сказать, слегка вздремнул. – Я наблюдаю за его движениями сквозь крышку в плексигласовом цилиндре, окружающем меня, как кокон. Чилл приглушает льющийся в окно искусственный свет, понижает температуру на термостате и натягивает еще один свитер, чтобы согреться. – Всего-то пятьдесят пять дней. Твои периоды покоя раз за разом становятся короче, а время действия, наоборот, удлиняется. Ты становишься сильнее год от года, Джек. Надираешь другим задницы и карабкаешься по служебной лестнице.

Только потому, что Флёр все менее охотно убивает меня, а мне все отчаяннее не хочется умирать. Я поднимаю голову, насколько позволяет замкнутое пространство, и разражаюсь проклятиями, стукнувшись о крышку. Нащупываю защелку, но камера все еще заперта снаружи.