Дверь обратно - Марина Трубецкая Страница 51

В избушке все так же ровно горел огонь, а вот найденыша не было нигде! Костеря себя последними словами за всяческие проволочки и задержки, я, обливаясь холодным потом при мысли о том, как такой малыш в темном, холодном, страшном лесу один, взяла след. Уйти маленький поросенок успел далеко, так как бежала я уже минут пятнадцать, а ребенка все не было видно. Одно успокаивало: насколько хватало моего обостренного нюха, хищниками здесь и не пахло. Еще минут через пять впереди мелькнуло белое пятно рубашечки, и я прибавила ходу, перестав принюхиваться. Но ребенок тоже бежал быстро и на мои крики не реагировал. Я еще поднажала. И вдруг запах пропал!

Я по инерции пробежала еще пару шагов, и тут моя голова взорвалась кровавыми звездами. На какое-то время я потеряла способность ориентироваться в пространстве. В ушах стоял звон. Рот наполнился кровью. Похоже, я прикусила язык. Ощущение было такое, будто сошлась в лобовую с локомотивом и, конечно же, проиграла. Осторожно встав на подрагивающие лапы, я сделала крохотный шажочек. Нос уперся в невидимую преграду. Я тщательно принюхалась — не пахло ничем необычным. Все те же лесные запахи, разве что мускусного присутствия животных здесь было гораздо меньше, чем в остальном лесу. Подумав, я побежала вдоль преграды, проверяя ее наличие хвостом. Где-то через полчаса я вернулась на то же место. Невидимая стена опоясывала что-то по кругу. Славиком же пахло только здесь. Было полное ощущение, что он вошел внутрь огороженной территории и обратно не выходил.

Я подумала, что стену, вероятно, можно преодолеть через верх, и быстро перекинулась в человека. Подняла руку и… не встретила никакого сопротивления. Пошарила руками вокруг себя, но не ощутила никакой преграды. Что за черт! Я осторожненько шагнула — все нормально. Сделала еще несколько шагов — никаких перемен! Покричала, опять безуспешно, Славика. Куда идти дальше, я не знала. Делать нечего, надо перекидываться опять в лису, чтобы воспользоваться звериным нюхом. И только я попыталась это сделать, как мое тело скрутило дикой судорогой и откинуло на несколько метров назад. Отдышавшись, я встала на лапы и опять уткнулась носом в ту же преграду. Вздохнув и приняв вновь человеческий облик, я пошла вперед. Похоже, по какой-то причине преграда не впускает животных, на человека же запрет пока не распространялся.

Искать ребенка без звериного обоняния оказалось весьма непросто. Держа в уме приблизительную площадь огороженного пространства, я пошла широким зигзагом, время от времени окликая малыша. Ночная стыль постепенно отступала перед летним утром, но без одежды было все равно невесело. Деревья переплелись ветками и корнями в почти непроходимые джунгли. Густые бороды мха и лишайников свисали так низко, что приходилось поминутно отодвигать их руками. Крапива, вымахавшая почти до пояса, немилосердно жалила голые коленки. Минут через десять я окончательно потеряла направление. Пару раз, для проверки, я начинала тихонечко перекидываться, но судороги явно говорили, что я еще внутри зоны. Кричать громко уже не получалось, похоже, я совершенно сорвала голос. В горле как будто прочно засел репейный ком. Голод практически не ощущался, а вот пить хотелось дико.

Уж как я в этих дебрях наткнулась на избушку — не знаю. Внешне она очень напоминала лачужку Атея, только еще более древнюю. Крыша основательно просела, щелястая дверь болталась на одной петле. Стены же выглядели такими изъязвленными гнилью, что казалось, достаточно одного тычка, чтобы они осыпались водопадом трухи. Существенная же разница была только одна — это строение стояло на высоких столбах, на вид таких же гнилых, как и стены, по колено утонувших во все той же вездесущей крапиве. Да и ступеньки, ведущие к входу в этот лесной теремок, выглядели нисколько не лучше остального строения. Я, рискуя в любую секунду скатиться вниз, на карачках влезла туда.

Сквозь дырки в крыше сюда пробивался слабый свет. Небольшое пространство было почти полностью занято печью.

Это была огромная, когда-то, похоже, беленная махина с огромным жерлом топки. Рядом в уголке притулились многочисленные ухваты, кочерги и прочая печная утварь, сверху обнаружилось чучело большой совы. Выглядела она совсем новой, не запыленной. Я тронула ее пальцем. Сова открыла огромные желтые глаза и, громко ухнув, улетела через дверь. Странно, я пока блуждала здесь, птиц не было видно. И поэтому, честно говоря, мне думалось, что им в закрытую зону тоже нет ходу, как и зверям.

Больше в избушке ничего и никого не было, вот только в углу за печкой что-то лежало. Я подошла ближе и подняла брошенную тряпку, которая оказалась моим собственным сарафаном. Быстро натягивая его на себя, я соображала. Значит, малыш был здесь. Как уж он смог вскарабкаться по крутым ступеням — не знаю. Но сюда он добрался живым и, похоже, невредимым, так как сарафан был целехонек. Одевшись, я для очистки совести заглянула за печь, и, как оказалось, не зря — там обнаружилась еще одна дверь. Открылась она легко и удивительно беззвучно для такого ветхого строения.

За дверью была ночь. Огромная яркая луна заливала все вокруг беспощадным светом, окрашивая пейзаж во всевозможные оттенки серого, от легкого жемчужного до антрацитового. Тени казались густыми, непроглядными и тягучими, как патока, под их покровом при желании могло спрятаться что угодно, и ты с расстояния в шаг это «что-то» не заметил бы. А теней тут хватало. Они черными жирными ласинами перечеркивали серебряное лунное поле, и об их источнике догадываться не приходилось: тени отбрасывали многочисленные надгробия и кресты. Я стояла посреди кладбища. Везде, насколько хватало взгляда, тянулись рядами могилы.

Ни одно деревце не оживляло эту мрачную картину. Это было еще более странным, притом что лес, по которому я шла еще несколько минут назад, казался просто бесконечным. Расширенными от ужаса глазами я оглядывала погост. Преимущественно все надгробия представляли собой скорбящих ангелов в разных позах. Были здесь и другие формы, но все ж ангельская тема доминировала. И маленькие, похожие больше на купидончиков, и большие, со строгим выражением лица, и коленопреклоненные, и поверженные навзничь, и просто укрытые своими лебедиными крыльями, как мантией.

Вдруг за одним из надгробий мелькнул белый силуэт. Славик? Я побежала туда. Никого. Прислушалась. Кроме моего дыхания, никаких звуков, даже гиперборейских колокольчиков не слышно. Только мои хрипы и тревожили эту кладбищенскую тишину. Вот не бывает в нормальном месте такой тишины! Абсолютной тишины! В такой было бы слышно, как паук плетет свою паутину.

Я шепотом позвала Славика, и мой зов тут же был подхвачен благодарной тишью и многократно отражен от надгробий. В какой-то момент показалось, что это уже не эхо, а кто-то живой (или, наоборот, неживой) на разные голоса повторяет произнесенное слово, перекидывая его, как шарик от пинг-понга, все дальше и дальше. И где-то, уже на границе слуха, эхо затихло.

Я оглянулась на избушку. С этой стороны она была больше похожа на склеп, стоящий прямо посередине погоста. Кованая дверь с изображением дуба была слегка приоткрыта, и где-то там, в глубине, просматривалась печка и яркое пятно дневного света на полу. Тут лунный блик тронул мрамор стоящего около входа ангела с молитвенно сложенными руками, и по лицу его, казалось, пробежала судорога боли. Волосы на загривке у меня слегка зашевелились. Чтобы побороть подступившую панику, я поскорее отвернулась и, стараясь шагать бесшумно, пошла вдоль ряда могил.