Плач к Небесам - Энн Райс Страница 102

И теперь случались минуты, когда любые комплименты вызывалиу него гнев и появлялось какое-то трудно уловимое воспоминание об одном старомчеловеке в мансарде, о человеке, осуждавшем мир, в котором все измеряетсявкусом. Именно вкус делает модной такую фигуру, как у него; именно вкусзаставляет женщин посылать ему подарки и признаваться в обожании, в то времякак сам он все время видит в зеркале безобразную развалину вместо божественноготворения. Это внушало ему настоящий ужас: наблюдать, как разрушается задуманноеГосподом творение. Иногда его интересовало, чувствуют ли то же самое смертельнобольные люди, когда у них немеют конечности, когда из-за какой-нибудь хвори наголовах у них выпадают волосы. Смертельно больные привлекали его, как и уроды,карлики и лилипуты, которых он видел иногда на маленьких сценах где-нибудь вгороде; он не мог забыть увиденную однажды пару человеческих существ,соединенных между собой бедрами: они смеялись и пили вино, сидя на одном стуле.Эти создания завораживали и тревожили его; втайне он считал себя одним из них,уродом, скрывающим свое безобразие под великолепным костюмом из парчи и кружев.

Он купил все ткани, которые показал ему портной, и в придачудюжину носовых платков, галстуков и перчаток, которые ему были совсем не нужны.

— Все лучшее, чтобы сделать тебя неприметным,дылда, — прошептал он своему отражению в зеркале.

И вот теперь, почувствовав первую сладостную эйфорию отвина, эту молниеносную реакцию алкоголя и летней жары, он улыбнулся.

— А знаешь, ты мог бы быть уродом, — сказал онсебе, — Ты мог бы потерять голос, как Гвидо. Так что пусть все будет какбудет.

* * *

И все же эта маленькая пытка в ателье портного напомнилаТонио о его недавних спорах с Гвидо и маэстро Кавалла — спорах, которые,видимо, не скоро должны были прекратиться. Гвидо был очень разочарован, когдаТонио отказался от главной женской партии в опере, которую ставили весной,снова заявив, что он никогда — никогда, никогда! — не появится на сцене вженском платье. Капельмейстер снова решил наказать Тонио, дав ему лишьмаленькую роль. Но Тонио всем своим видом показывал, что нисколько не огорчен.

Если что и расстроило его в связи с этой весенней оперой,так это отсутствие на представлении его светловолосой художницы. Какое-то времяее не было видно и в капелле. Не оказалось ее и на последнем балу у графини.Вот что очень его печалило.

Что касается выступления в женском платье, то его учителя,похоже, не собирались оставить его в покое. Они не разделяли его убеждение, чтоон сможет исполнять лишь мужские партии. Много веков назад первые кастратыначали играть роли женщин, и хотя теперь повсюду за пределами Папскихгосударств в опере выступали женщины, кастраты по-прежнему славились этимиролями. Поскольку все ведущие партии в опере писались для высоких голосов,каждому певцу следовало быть готовым к любой роли. Так, например, и женщинычасто исполняли роли мужчин.

В конце концов маэстро Кавалла вызвал Тонио к себе.

— Ты знаешь так же прекрасно, как и я, — началон, — что тебе необходимо приобрести этот опыт до того, как ты покинешьстены консерватории. А время твоего дебюта уже близко.

— Но это невозможно, — быстро ответилТонио. — Я не готов...

— Успокойся, — перебил его маэстро. — Я могусудить о твоих успехах гораздо лучше, чем ты сам. И ты знаешь, что в этом яправ. Я также прав в том, что ты должен выступать за пределами консерватории,но ты отказываешься от этого. Каждую неделю тебе поступают приглашения вчастные дома, но ты не принимаешь их. Тонио, неужели ты не понимаешь, что школапревратилась для тебя в убежище?

Тонио вздрогнул.

— Это не так, — пробормотал он, немного сердясь,но понимая, что капельмейстер прав.

— Тонио, когда ты только приехал сюда, — продолжалмаэстро, — когда ты впервые отказался спеть, я не думал, что ты выдержишь.Я боялся, что дисциплина окажется для тебя слишком жесткой, а мне было быневыносимо снова видеть Гвидо разочарованным.

Но ты удивил меня. Ты стал известным человеком,аристократом. Ты сделал этот город своей Венецией. Ты блистал здесь так, какблистал бы там. И все же это не весь мир, Тонио, хотя и больший, чем Венеция. Аты теперь в состоянии покорить весь мир.

После долгой паузы Тонио повернулся к маэстро и наткнулся наего взгляд.

— Могу я доверить вам одну маленькую тайну? —спросил он.

Капельмейстер кивнул.

— Никогда в жизни я не знал такого счастья, какоепознал здесь.

Кавалла ответил на это понимающей и немного грустнойулыбкой.

— Это удивляет вас? — спросил Тонио.

— Нет, — покачал головой маэстро. — Есликто-то обладает таким голосом, как у тебя, то нет. — Он наклонился надстолом. — В этом твоя власть, твоя сила. Я обещал тебе когда-то, что этослучится, если ты позволишь этому случиться. Теперь это сталодействительностью. А еще я должен сказать следующее. Гвидо тоже в состояниипокорить мир. Он готов написать премьерную оперу для римской сцены. Емуприходится быть терпеливым с тобой и выжидать, потому что он не может вынеститвоих страданий. Но вам обоим уже пора выходить в мир. А у Гвидо работа и ожиданиепродолжаются уже долго, слишком долго.

Тонио не ответил, думая о другом. Он в очередной разосознал, что при нормальном течении событий был бы теперь уже мужчиной. Он бывыглядел как его двойник в Венеции, и голос у него был бы такой же. Ему сталожаль, что он не слишком хорошо помнит тембр этого мужественного голоса.Собственный его голос — тот, которым он говорил, — тоже был мягким инизким, но он приучил себя говорить так и никогда, никогда не забывался, дажекогда смеялся.

— Я буду еще более безжалостным, — продолжалмаэстро. — Есть другие, готовые выйти к рампе. Есть другие, готовые занятьтвое место.

Тонио лишь кивнул. Но маэстро продолжал:

— Ты думаешь, я не знаю, что с тобой случилось? Гвидоне желает говорить об этом, как, впрочем, и ты. Но я представляю, что тебепришлось пережить...

— Вы не представляете, — резко возразилТонио, — потому что с вами этого не случилось.

— Ты не прав. Настоящее зло в этом мире творят те, укого нет воображения. У меня есть воображение. Я знаю, что ты потерял.

Тонио не ответил. Он не мог согласиться. Это задело его какпроявление гордыни и тщеславия. Но все остальное, сказанное маэстро, былоправдой.

— Дайте мне немного времени, — сказал наконецТонио, обращаясь больше к себе, нежели к маэстро.