Плач к Небесам - Энн Райс Страница 104

Сделав еще несколько шагов, он обнаружил, что заглядывает вкомнату, полную живописных полотен. Одно, громадное, висело на стене, но передним, на мольбертах, стояли еще несколько других, и Тонио некоторое времяразглядывал эти работы. На расстоянии они казались законченными и полными жизни:группы библейских персонажей, столь же совершенно написанных, как те, что онвидел до этого на стенах церквей и часовен. Среди них был архангел Михаил,ведущий проклятых в ад. Плащ развевался за ним, на лице был виден отблескадского пламени, пылающего внизу. А рядом было изображение неизвестной емусвятой — женщины, прижимавшей к груди крест. Краски играли на свету. И всекартины казались более мрачными, более печальными, чем все те, что он видел вВенеции еще ребенком.

Вдруг он услышал тихие звуки, доносившиеся из глубиныкомнаты.

Тишина сада, его укрывающая темнота давали приятное ощущениеневидимости, и Тонио подошел к картинам еще ближе, впитывая запах красок,скипидара и масла.

Но когда он шагнул через порог, то понял, что внутриработает художник. «Это не может быть она», — подумал он. Этим картинамбыла присуща такая властность, может быть даже мужественность, которой не былона светлых, воздушных росписях на стенах часовни. Но когда он увидел передполотном склонившуюся фигуру в черном, он понял, что это женщина с кистью вруке. И на ее спину спадала копна сияющих золотистых волос.

Это была та самая художница.

«И мы здесь вдвоем», — подумал он вдруг, затаивдыхание.

Но, взглянув на ее открытые руки, заляпанный краской черныйбалахон, он тут же запаниковал. Она казалась ему настоящей красавицей. Онбезотрывно смотрел на ее мягкий профиль, насыщенно-розовый цвет губ, глубокуюсиневу глаз.

И в тот момент, когда он понял, что должен немедленно уйти,девушка повернулась, прошуршав нижними юбками из тафты, и взглянула ему прямо влицо.

— Синьор Трески, — произнесла она, и от звука ееголоса у него защемило в груди. У нее было сладкозвучное, мягкое сопрано.

Застигнутый врасплох, он буквально приказал себе ейответить.

— Синьорина, — пробормотал он и отвесил ей легкийпоклон.

Она улыбнулась, и в ее синих глазах зажглись огоньки. Когдаона поднялась со стула, тесемки ее темного балахона у шеи развязались, и онувидел нежную розовую кожу за корсажем черного платья. Щечки девушки выгляделипухлыми из-за улыбки, и все в ней вдруг показалось ему таким округлым инастоящим, как будто раньше он видел ее лишь на сцене. Теперь же она быласовсем близко.

Волосы у нее, как обычно, пушились, но совсем не былизавиты. Разделенные четким пробором посредине, они просто свободно ниспадали наплечи, и ему сразу захотелось их потрогать. Строгость могла бы сделать жестокимлюбое другое лицо, но только не ее милое личико, главным достоинством которогобыли синие глаза в обрамлении дымчатых ресниц.

Выражение лица художницы резко изменилось, и онпочувствовал, что это, скорее всего, из-за него. И в одно мгновение разгадал ееособенность: она не умела скрывать мысли и эмоции, как другие женщины.

Она не шевелилась, но Тонио почувствовал исходящий от неепризыв. Он был уверен, что ей хочется коснуться его, и ему самому хотелосьдотронуться до нее. Он отчетливо представил себе, какой гладкой на ощупь будеткожа на ее шее, какой нежной — щека. Ему хотелось провести пальцем по изящнымизгибам ее ушей. Он представил себе, что делает с ней ужасные вещи, ипочувствовал, что краснеет. Ему казалось абсурдным, что она вообще одета. Еенежные руки, тонкие запястья, мерцающая под балахоном розовая кожа — все этобыло частью какого-то восхитительного существа, которое зачем-то скрыли подмаскарадным костюмом.

Все это было ужасно.

Кровь прилила к его лицу, и Тонио на секунду склонил голову,а потом стал обводить глазами лица на картинах вокруг, мощные мазки пурпурнойкраски, жженой амбры, золотого и белого, которые создавали этуголовокружительную вселенную, столь очевидно вышедшую из-под ее кисти.

Он хотел уйти, убежать, скрыться — но не мог сделать нишагу. Эта женщина пугала его. Даже черная тафта ее платья волновала его. Почемуона должна рисовать в черном? Матовая материя была заляпана краской, а самахудожница была столь юной и невинной на вид, что черный казался совсемнеподходящим для нее цветом, и в то же время ей была присуща милаябеззаботность, которая читалась в ее глазах всякий раз, когда их взглядывстречались.

Она снова храбро улыбалась ему. Тонио чувствовал, что долженс нею заговорить. Он хотел сказать что-нибудь подобающее случаю и вежливое, ноне мог придумать, что именно, и тут, к его полному ужасу, она протянулаобнаженную руку.

— Может, вы войдете, синьор Трески? — пригласилаона тем же сладкозвучным сопрано. — Может, вы посидите со мной немного?

— О нет, синьорина. — Он сделал на этот раз болееглубокий поклон и отступил назад. — Не хочу мешать вам, синьорина... Я...мы... Я хотел бы... Я имею в виду, что мы так и не были по-настоящемупредставлены друг другу, и я...

— Но вас знают все, синьор Трески, — сказаладевушка, легонько кивнув в сторону стоявшего рядом с ней стула, и веселаяискорка вновь сверкнула в ее глазах, а потом тут же исчезла.

Она молча смотрела на Тонио, а он на нее, и оба нешевелились.

И так он стоял, недвижный, когда услышал, что за его спинойкто-то несколько раз повторил его имя. То был лакей графини. Он сообщил, чтосиньора Трески ждут наверху.

* * *

Он буквально кинулся на этот зов. В доме уже слышались смехи негромкая музыка. Лакей проводил его по верхнему коридору до личных покоевграфини.

Войдя, Тонио увидел сидевшего за столиком в непринужденнойпозе Гвидо. Верх его кружевной рубашки был распахнут, открывая грудь. Самаграфиня, явно только что накинувшая халат с оборками, стояла около громадной,роскошно застеленной кровати.

Он пришел в ярость. Но эта женщина и не думала оскорбитьего, ведь она не знала ничего о его связи с Гвидо. Увидев Тонио, она тут жепросияла.

— Ах, прелестное дитя, — воскликнула она. —Подойди. Иди сюда и послушай меня.

Обеими ручками она поманила его к себе с другого концакомнаты.

Тонио бросил в сторону Гвидо самую ледяную улыбку, какуюмог, и, коротко поклонившись, приблизился. От крепкой фигурки графини веялотаким теплом, точно она только что куталась в теплое одеяло — или занималасьлюбовью.

— Ну, какой у тебя сегодня вечером голос, а? —спросила его графиня. — Спой сейчас для меня!

Тонио был вне себя от гнева. Засверкал глазами на Гвидо. Егопоймали в ловушку.