Плач к Небесам - Энн Райс Страница 105

— Pange Lingua, — добавила графиня.

— Спой, Тонио, — мягко сказал Гвидо. —Действительно интересно, как звучит твой голос сегодня. — С растрепаннымиволосами и распахнутым воротом, он выглядел несколько развязным.

«Да, это твое прелестное дитя, — подумал Тонио. —Твой херувим. А это то, что я получаю за свою любовь к мужлану».

Он пожал плечами и в полный голос запел начало гимна.

Графиня отпрянула и вскрикнула. А Тонио нисколько неудивился тому, что в этой тесной комнате его голос зазвучал слишком мощно инеестественно.

— Ну что ж, — сказала синьора Ламберти, отсылаяслужанок, суетившихся вокруг со свечами. Порывшись в складках постели, онадостала сложенные ноты. — Ты сможешь спеть вот это, прелестное дитя?Сегодня, здесь? — И сама ответила на свой вопрос легким кивком. —Здесь, со мной.

Какое-то мгновение Тонио смотрел на обложку. Он не могсвязать все это воедино. Ее голос... Да, он, конечно, слышат ее голос и раньше,слышал много раз. Графиня Ламберти была замечательной певицей-любительницей, ноуже давно не пела, а здесь, в этом доме, перед сотней гостей, и при том, чтоГвидо знает, как он этого не хочет! Он повернулся к учителю.

Тот нетерпеливо показал на ноты.

— Тонио, будь любезен очнуться от грез, в которыхвитаешь, и посмотреть на то, что у тебя в руках, — сказал он. — Утебя есть час, чтобы подготовиться...

— Я не буду! — заявил Тонио гневно. —Графиня, я не могу это сделать. Это невозможно, я...

— Милое дитя, ты должен, должен, — промурлыкалаона. — Ты должен сделать это для меня. Я только что прошла сквозь ужасноеиспытание в Палермо. Я так любила моего двоюродного брата, а он был такимглупым, а его маленькая жена, она-то как страдала, и совершенно напрасно.Только одно может поднять сегодня мое настроение: я должна снова петь, я должнапеть сочинения Гвидо, и я хочу петь с тобой!

Он неотрывно смотрел на нее. Он хотел разглядеть еенасквозь, подозревая скрытую ложь. И все же графиня казалась такой искренней!И, сам того не желая, он посмотрел на ноты. Это была лучшая вещь Гвидо,серенада, дуэт Венеры и Адониса. И всего на секунду Тонио представил себе, какпоет это не на уроке, с Пьеро, а здесь...

— Нет, это невозможно, графиня, попросите кого-нибудьдругого...

— Он не ведает, что говорит, — вмешался Гвидо.

— Но, Гвидо, я даже не репетировал это. Ну, может быть,спел пару раз с Пьеро. — А потом шепнул: — Как ты мог так поступить сомной?

— Милое дитя, — сказала графиня, — внизу естьмаленькая гостиная. Пойди туда и поупражняйся. Можешь заниматься целый час. Ине сердись на Гвидо. Это моя просьба.

— Ты не понимаешь, какая честь тебе оказана! —воскликнул учитель. — Сама графиня будет петь с тобой.

«Ловушка, это ловушка, — подумал Тонио. — Черезчас под этой крышей соберется три сотни человек!» И тут опять вспомнил о нотах.Он прекрасно знал партию Адониса — высокую, нежную, чистую. А внизу ужесобирались люди. Они постараются, чтобы это выступление оказалось для неголегким, ведь правда? Они простят ему душевные метания и долгое накапливаниесилы. И он знал, что так и будет, стоит ему только позволить, чтобы этопроизошло, что ужас превратится в эйфорию, как только он увидит глазасобравшихся. И в то же время он знал, что у него просто нет иного выхода.

— Ступай вниз и порепетируй. — Гвидо повел его кдвери. И вдруг прошептал, эхом повторил: — Как ты можешь так поступать со мной?

Тонио принял мрачный, несгибаемый вид. Но он знал, что налице его уже появилось размытое, мечтательное выражение. Он чувствовал, каксмягчается, понимал, что битва проиграна, и знал, абсолютно точно знал, чтонаступил момент использовать ту силу, о которой он так мечтал, слушая этимвечером Каффарелли.

— Так ты веришь, что у меня получится? — Онвзглянул на Гвидо.

— Конечно, — ответил тот. — Ты спел этовеликолепно в самый первый раз, когда на бумаге еще не высохли чернила! —А потом, чтобы подбодрить и успокоить юношу, маэстро посмотрел на него полнымлюбви взглядом и прошептал: — Тонио, время пришло.

* * *

И вот наступил момент, когда не осталось уже ни малейшегосомнения в том, что петь ему придется, и Тонио слишком сильно хотел этого,чтобы бояться. Он занимался целый час и еще полчаса, а потом вытер со лба пот,задул свечи на клавесине и вышел на лестничную площадку.

И тут на миг опять почувствовал страх. Нет, еще хуже. Этобыл настоящий ужас. Потому что наступил тот неизбежный момент на такого родасборище, когда присутствовали уже абсолютно все приглашенные. Те, кто пришелрано, еще не ушли. Те, кто припозднился, уже прибыли. Легкие волны речи и смехамягко бились о стены, и, куда бы он ни бросил взгляд, везде были женщины имужчины, разноцветные шелка и парики, белые, как паруса; они плыли по этомуволнующемуся морю, плещущемуся о зеркала и зияющие дверные проемы.

Он свернул ноты в трубочку и, стараясь ни о чем не думать,начал спускаться по лестнице. Но стоило ему двинуться в сторону оркестра, какон испытал еще большее потрясение. Только что прибыл сам Каффарелли: сейчас онцеловал графине ручку.

У Тонио было чувство, что настал конец света. Неужели хотькому-то могло прийти в голову, что он будет петь перед Каффарелли! Пока онрешал, хорошо это или плохо, появился Гвидо.

— Тебе нужно еще время? — быстро спросилон. — Или ты уже готов?

— Гвидо, пришел Каффарелли, — прошептал Тонио.

Руки у него тут же стали липкими и влажными. Он одновременнохотел скорее начать выступление и каким-то образом избежать выхода на сцену.Нет, он не мог, не мог петь перед Каффарелли.

Но Гвидо лишь ухмыльнулся. Какое-то мгновение, пока толпаеще не заслонила знаменитого певца, Тонио смотрел на него, и ему снова, какмного лет назад в Венеции, показалось, что даже здесь от этого человека исходитневероятная властность.

— Делай все так, как я тебе говорил, — сказалГвидо. — Пусть начнет графиня, я последую за ней, а потом вступишь ты.

— Но, Гвидо, — начал было Тонио, и тут у негословно отнялся язык. Это была какая-то ужасная ошибка. Но учитель уже отошел отнего.

В этот момент появились маэстро Кавалла и Бенедетто, иГвидо, быстро вернувшись к Тонио, сказал:

— Ступай к клавесину и жди. Пора.

* * *