Плач к Небесам - Энн Райс Страница 106

Он не знал, куда деть руки. Правда, он держал ноты, но непонимал, как высоко следовало их поднимать. Неожиданно он осознал, что петьбудет сама хозяйка дома, а поэтому все будут слушать с особенным вниманием. Таквот что сделал Гвидо! И конечно, маэстро не спускал с него глаз, и, разумеется,Бенедетто смотрел на него, и кто-то отвел в сторону Каффарелли, а тот кивнул.«О-о-о Господи! Ну почему Каффарелли должен быть сегодня таким чертовскилюбезным, хотя обычно ведет себя совершенно невыносимо! Почему никто не боится,что он начнет бушевать?» Глаза Каффарелли на мгновение остановились на Тонио,как это уже случилось три года назад в одной из гостиных в Венеции.

Но зал уже затихал, слуги несли со всех сторон мягкиестульчики, дамы усаживались на них, а господа занимали проходы в дверях, словнодля того, чтобы не дать никому убежать.

Вдруг запястья Тонио коснулась пухлая ладошка графини.Обернувшись, он увидел, что волосы у хозяйки дома напудрены и изящно завиты.Она казалась очень хорошенькой. Графиня покачивала головой, отсчитывая первыетакты мелодии, которая должна была прозвучать сразу после вступления, инеожиданно подмигнула ему.

Ему показалось, что он что-то забыл, что должен задать ейкакой-то вопрос. Эта мысль сводила его с ума, но он не мог вспомнить, что нужноспросить. И тогда понял, что не увидел до сих пор светловолосой художницы. Гдеона? Нельзя начинать без нее, наверняка она хотела бы оказаться здесь,наверняка она должна быть здесь, и уж конечно, через какую-нибудь секунду онувидит ее лицо.

В зале царила уже полная тишина, если не считать шуршаниятафты, и Тонио опять охватила паника, когда он заметил, что Гвидо положил рукина клавиши, а скрипачи подняли смычки. Задрожали струны, и музыка полилась.

Кажется, на мгновение Тонио закрыл глаза, а когда сноваоткрыл, его охватило вдруг полнейшее спокойствие. Это было тепло, плавное,бесконечно успокаивающее тепло, и тело его расслабилось, а дыхание сталоровным. Он отчетливо видел каждое лицо перед ним, а масса застывших мазковоттаяла, превратившись в сотни людей, заполнивших, оказывается, этот зал. И онуспел даже кинуть взгляд туда, где среди самых обыкновенных мужчин и женщинвосседал, как лев, Каффарелли.

Скрипки взлетели. Чистым золотом зазвенели рожки. И всевместе они придали такую ритмичность мелодии, что Тонио невольно началпокачиваться в такт. Когда же музыка смолкла, прозвучав в конце более печальнои медленно, Тонио почувствовал, что куда-то уплывает, и на всякий случай закрылглаза.

Первой, кого он увидел, снова их открыв, была маленькаяграфиня. Клавесин играл вступление к ее песне. Фоном, мягко, как тихие вздохи,звучали виолончели. Ее головка снова начала раскачиваться, как и все еемаленькое тело, и вдруг низкий, искрящийся голос вырвался из ее горла с такой энергиейи такой пьянящей сладостью, что Тонио забыл обо всем на свете. Она оторвалаглаза от нот и взглянула на него. Его рот невольно растянулся в улыбке.

Ее глаза лучились, пухлые щечки раздувались, как мехи, и онапела ему, что любит его и что он станет ее любовником, когда начнет петь.

Первая часть ее песни кончилась. Наступила неизбежнаятишина, и после тончайшего перелива клавиш вступил Тонио.

Он не отрывал взгляда от графини и заметил, что она легонькоулыбнулась и чуть кивнула головой. Но тут же почувствовал, как нежные, высокиезвуки флейты переплетаются с его голосом, и стал петь вместе с флейтой, следуяза ней вверх и вниз, выше и выше, а потом опять вниз, а потом флейта ввела егов серию пассажей, которые он с легкостью одолел.

И он понял, что действительно хочет услышать голос графини ичто она это знает, и, когда она ответила ему, он и в самом деле в нее влюбился.Под звуки струн Тонио спел для нее более во всю мощь своего голоса, и ему дажеказалось, что слова любви, которые он выпевал, были чистой правдой.

Его голос соблазнял ее голос не только ради ее ответов, но иради того момента, когда они оба сольются. Даже самые его мягкие, самыепротяжные ноты говорили ей об этом, а в ее медленных пассажах, стольнаполненных глубокими, темными красками, эхом отзывалось то же самое трепещущеежелание.

Наконец они сошлись в первом дуэте, и обоих охватило такоеприятное возбуждение, что он начал даже покачиваться с нею в такт, а в еечерных глазках заискрился смех. Ее низкие ноты великолепно сливались с егопарящими любовными признаниями, и к ним присоединялся со стороны третий звук —блестящее звучание инструментов, взмывающее и угасающее снова и снова, дающееим возможность свободно летать.

Голос Тонио-Адониса наполнился мукой, когда он должен былспеть о том, что отказывается от Венеры, а графиня отвечала ему с той жещемящей болью.

Наконец скрипки снова взмыли вверх, и зазвенел рожок,увлекая его за собой. Это было его последним зовом к ней, последним призывомпойти с ним, соединиться с ним. Графиня подалась вперед, встала на цыпочки и,казалось, всеми фибрами души отвечала его головокружительным взлетам. Инаконец, после кратчайшей передышки, они начали финальный дуэт.

Ее голос словно сочетался браком с его голосом. Щеки графинипылали, а глаза блестели от слез. Ее маленькое тело как будто парило в воздухе,на эфирных волнах чудных вибраций, а голос Тонио взвивался тем временем всевыше и выше, вырываясь из огромных легких и той гибкой, тонкой рамы, чтоказалась плотью, оставшейся стоять в неподвижной и изящной позе, когда голосочутился на свободе.

Все закончилось.

Зал осветился. Каффарелли встал и широким жестом первымнарушил тишину, дав начало настоящему грому оваций.

Маленькая графиня поднялась на цыпочки и поцеловала Тонио. Австретив его взгляд, полный невыразимой печали, обняла юношу и положила головуему на грудь.

* * *

Все произошло так быстро. Кажется, Каффарелли опустил рукуему на плечо и, кивая всем и каждому, жестами правой руки просил публику непрерывать овацию. Отовсюду раздавались комплименты — он, мол, пел так красиво,добился того, что сама графиня спела с ним дуэтом, что очень и очень немало, унего исключительный голос, и какая жалость, что они не слышали о нем раньше, тоесть все эти годы, что он провел в консерватории Сан-Анджело, и где былмаэстро!

Но почему ему было так тяжело слышать все это, почемунестерпимо захотелось убежать? Ученик Гвидо? Да, ученик Гвидо. А какаябожественная композиция! А этот Гвидо, где он? Это было слишком прекрасно и вто же время почти невыносимо. Если бы Гвидо был здесь!

— Где он? — шепнул Тонио графине.

На секунду перед ним мелькнул маэстро Кавалла, но не успелТонио понять, что выражает его лицо, как тот исчез. А потом графиня пожала емуруку, привлекая внимание.