От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции - Роберт Аллен Страница 11

К аналогичным выводам приводит и анализ ВВП по отрасли происхождения прибыли (табл. 2.1). В 1885 г. доля сельского хозяйства в структуре экономики составляла 59%ик1913 г. уменьшилась всего на 8 %. В то же время доля промышленного сектора за этот период выросла с 6,6 % до 14,9 % (что примерно соответствовало темпам роста доли городского населения), тем самым скомпенсировав образовавшийся разрыв. Можно с уверенностью говорить о том, что экономика России развивалась по пути модернизации. Однако путь этот был непростым.

Табл. 2.2, отражающая не только показатели роста в рамках каждого сектора, но и их абсолютный вклад в повышение реального объема производства, более наглядно демонстрирует ключевую роль сельскохозяйственной отрасли в структуре экономики страны. Производительность аграрного сектора выросла вдвое, а с учетом масштабов данной отрасли это означает, что ее доля составляла 45 % от общего прироста экономики за аналогичный период. Поскольку транспортировка зерна являлась основой железнодорожных грузоперевозок в России, а оптовые продажи зерна — ключевым направлением деятельности торгового сектора, можно предположить, что доля сельского хозяйства в структуре прироста российской экономики превышала 50 %-ный порог. Еще 20 % прироста приходилось на легкую промышленность и ремесленное производство, причем здесь большую роль играла хлопчатобумажная текстильная промышленность. Почти 20 % составляли тяжелые отрасли промышленности и строительная индустрия, которые являлись ключевыми направлениями инвестиционных потоков в России. Тот факт, что легкая промышленность играла менее значимую роль в экономике, говорит в пользу доводов Гершенкрона.

Таблица. 2.1. Структура российской экономики, 1885 и 1913 г. (добавленная стоимость выражена в ценах 1913 г.)

Источники: Грегори (1982, 73). У Грегори категория промышленного производства подразделялась на два сектора: тяжелую и легкую промышленность, пропорционально уровню занятости (Фалкус. 1968, 58). К сектору тяжелой промышленности он относил горнодобывающую промышленность (включая разработку месторождений открытым методом), металлургию и машиностроение, лесную промышленность, химическую отрасль, локомотивостроение. Показатели темпов роста тяжелой и легкой промышленности взяты из работы Кафенгауза (1994, 292, столб. 15; 297, столб. 20). Анализ Кафенгауза (1994, 151, 165) строится на основе аналогичной разбивки по секторам тяжелой и легкой промышленности исходя из уровня занятости применительно к общим показателям, которые рассматривал Фалкус.

Однако, оперируя теми же фактами, Грегори приходит к выводам, противоречащим пессимистической оценке аграрного сектора, характерной для Гершенкрона. Аргументация Грегори вполне состоятельна, но ее значение простирается далеко за пределы тех рамок, которые он определял для своего анализа, поскольку ставит под сомнение свое же собственное заключение, согласно которому Россия встала на путь модернизационного развития. Эта торжественная фраза обозначала, что Россия находится в двух шагах от двери в новую эру — эру масштабного массового потребления. Тем не менее реальные достижения российской экономики никогда столь блестящих перспектив не сулили. Более точным будет скорее вывод о том, что в этот период произошел единовременный стремительный рост ресурсной отрасли, создавший впечатление некоего подобия индустриализации, двигателем которой стали элементы протекционизма, характерные для таможенной политики государства.

Таблица. 2.2. Рост российской экономики по секторам, 1885–1913 гг.

Источники: см. табл. 2.1.

Аграрный сектор и его развитие

Попытки исследования феномена роста экономики имперского периода всегда приводят к возникновению ключевого вопроса: как экономическое развитие страны в целом было связано с ростом аграрного сектора? Это объяснялось тремя ключевыми факторами, характерными для экономической ситуации XIX в.: интеграционными процессами в мировой экономике, масштабным развитием железнодорожного сообщения в России (что само по себе являлось отголоском мировых интеграционных тенденций) и повышением производительности сельскохозяйственной отрасли (что, вероятно, можно объяснить успехами интеграции рынка).

В конце XIX в. мировая экономика достигла весьма высокой степени интеграции. На смену парусному судоходству пришли паровые двигатели, и стоимость морских торговых перевозок резко упала. Соответственно, стал сокращаться разрыв между стоимостью зерна в центрах экспорта (Буэнос-Айрес, Чикаго и Одесса) и европейских городах, через которые осуществлялся импорт в страны Европы (например, Ливерпуль). В Европе началось снижение цен, а на периферии, напротив, после 1896 г. наметился их рост. В то же время развитие железнодорожных перевозок способствовало снижению издержек на транспортировку зерна от места производства до побережья. Итогом этих процессов стало дальнейшее повышение стоимости зерна внутри российского рынка, что послужило основой для усиления зависимости российского фермерского хозяйства от международных рынков сбыта (Метцер. 1974). Влияние мировых интеграционных процессов на российскую экономику подтверждают наблюдения одного из чиновников Министерства финансов Российской империи, который отмечает, как ему в 1903 г. «на рынке города Николаева довелось быть свидетелем ситуаций, ранее совершенно немыслимых. Крестьяне, привозившие свое зерно на рынок, в первую очередь интересовались, что говорилось в последних телеграммах об изменении цен на зерно в Америке. Что не менее поразительно: они умели переводить стоимость из центов за бушель в копейки за пуд…» (цит.: Метцер. 1974, 549).

График 2.1. Цены в аграрном и промышленном секторах

Источник: см. примеч. 10.

Рост цен в аграрном секторе стимулировал стремительное улучшение условий торговли сельскохозяйственной продукцией. График 2.1 демонстрирует соотношение оптовых цен в сельском хозяйстве и промышленном секторе [10]. С середины 1890-х гг., когда стоимость зерна на рынке была минимальной, и вплоть до 1913 г. ежегодный рост составлял около 35 %.