В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - Люси Уорсли Страница 17

Мистер Остин особо платил за то, чтобы Джейн и Кассандра числились "привилегированными" пансионерками, то есть имели право завтракать и ужинать с миссис Латурнель, директрисой, в ее гостиной. Эта привилегия не распространялась на обычных учениц, плата за которых была более чем в два раза меньше. Другая новая ученица вспоминала, как ее в первый раз пригласили в "гостиную, обшитую слегка поблекшими деревянными панелями", с "несколькими миниатюрами над высоким камином". Эту новенькую привели в восторг завтраки в гостиной: "огромные блюда гренков с маслом". Поскольку дома ей никогда не позволяли ни есть гренки с маслом, "ни подходить близко к огню", она чувствовала себя "осчастливленной этими новыми порядками".

Школа занимала привратную постройку Редингского аббатства плюс примыкающее к ней двухэтажное здание. Это ветшающее сооружение было пронизано атмосферой прошлого величия и больше всего поражало "воротами, верхними помещениями и ведущими к ним лестницами с позолоченными балюстрадами". В нем также имелось "множество закутков и круглых чуланчиков и множество больших и маленьких комнат и коридоров". Обстановка здесь еще больше напоминала монастырскую, чем в печальном Нортенгерском аббатстве из романа Джейн.

Снаружи раскинулся парк Форбери — игровая площадка мальчиков из соседнего пансиона доктора Вэлпи, но главное украшение школы скрывалось позади нее. Это был частный "дивный старинный сад, где юным леди разрешалось жаркими летними вечерами бродить под мощными кронами" посреди "величественных руин" аббатства. Поскольку никто особо не беспокоился о том, чем заняты девочки, они шушукались "в какой-нибудь башенке" и вволю пугали друг друга сказками о привидениях — наверняка и о привидениях аббатства, в том числе его основателя Генриха I, похороненного там без глаз. Во время секуляризации монастырей монахи спрятали ценную реликвию — мумифицированную руку святого Иакова. В годы учебы Джейн и Кассандры эту сморщенную конечность нашли рабочие, тем самым добавив в жизнь пансионерок готического трепета.

В самом здании были дортуары на шестьдесят-семьдесят девочек с кроватями на двоих. Внизу помещались классная комната — для молитвы, уроков и обеда — и зала для танцев и спектаклей. В школе имелись глобусы, карты и волшебный фонарь для демонстрации картинок с историческими сценами.

Сверхизысканная будущая невестка Джейн обучалась в более аристократическом пансионе в Лондоне, "дамском Итоне" на Куин-сквер. В задней комнате заведения стояла старая карета, чтобы юные леди практиковались элегантно впархивать внутрь и выпархивать наружу. Ни о чем подобном в Школе аббатства и не слыхивали. Здесь не видели необходимости даже брать учителя танцев, который говорил бы девочке: "Втяни живот" и лепил бы из нее "хорошенькую куклу".

Но даже если на манеры в Школе аббатства смотрели сквозь пальцы, она не была и академической теплицей. Миссис Латурнель, дама на пороге пятидесяти, изначально звалась Эстер (или Сарой) Хэкет (или Хэкит). Она пришла в школу преподавать французский язык, хотя "по-французски не знала ни слова", и поменяла имя. Видимо, нанимая "француженку" (пусть и не умевшую говорить по-французски), "работодатели сочли правильным представить ее ученицам под французским именем". Она будто законсервировалась: "Ее белый муслиновый платочек всегда был приколот одинаковым количеством булавок, ее муслиновый фартук всегда ложился одними и теми же складками". Миссис Латурнель еще и десятилетия спустя носила манжетки и оборки по моде 1780-х. Это была "дородная, но очень активная женщина, хотя и с деревянной ногой. О том, как она потеряла ногу, она никогда никому не рассказывала".

Одна из пансионерок считала ее годной лишь на то, чтобы "отдавать белье в стирку, заваривать чай и заказывать обеды, то есть по сути исполнять обязанности экономки". Однако в присмотре за девочками эти умения были очень ценны, и миссис Коули тоже не помешало бы ими обзавестись. "Весь ее ум сводился к обыденной сметке, — говорили о миссис Латурнель, — но сметке исключительно полезной; ведь надо было готовить чай, распоряжаться обедами, и без такой чрезвычайно полезной особы дом попросту развалился бы".

Учебная программа в заведении миссис Латурнель включала французский, музыку, рисование, письмо, вышивание и "ведение беседы". Ее ученицы овладевали правописанием, но не пунктуацией. Им, вероятно, полагалось также усваивать тонкое понятие "лоска". По мнению Эдмунда Берка, женская красота "неотделима от слабости и уязвимости. Женщины очень это чувствуют, поэтому они учатся пришепетывать, спотыкаться при ходьбе, прикидываться хрупкими, даже больными". Джейн всю жизнь выступала против такого взгляда: за живость, силу, независимость, чем и объясняется ее непреходящая популярность; она словно бы родилась не в свою эпоху — как бы одной из нас. И в зрелые годы она писала о "невежественной когорте школьных наставниц", очевидно не ставя их ни в грош.

В "Доводах рассудка" Джейн Остин посылает свою героиню в пансион в Бате, подразумевая, возможно, хваленый Бельведер-хаус. Тамошняя ученица сохранила для нас распорядок дня: подъем в шесть, в половине восьмого — молитва, в восемь — завтрак. Затем приходил учитель письма, который преподавал и арифметику. В четыре девочки шили, в шесть пили чай. Затем готовили уроки на завтра или играли в куклы, пока в семь тридцать не приносили хлеб, сыр и пиво. После восьмичасовой молитвы ложились спать. По вторникам и пятницам занимались рисованием, среда была "танцевальным днем". Некрасивая полная мисс Флеминг "учила менуэтам и фигурным танцам", приговаривая: "Леди, леди, не роняйте честь Бата".

Но у миссис Латурнель распорядок был гораздо более мягким, и ученицы вспоминали "вольное, веселое житье" в аббатстве. Их директриса, похоже, вышла из театральной среды, так как любила потолковать "о комедиях и комедиантах, о закулисных историях и о частной жизни актеров". "Большая бальная зала" Школы аббатства была "обустроена как настоящий театр, с рампами и всем, что положено", включая "декорации для театрального действа". Зрительскую аудиторию спектаклей составляли мальчики из соседней школы доктора Вэлпи; девочки, по-видимому, ходили смотреть их представления. Доктор Вэлпи, неудавшийся актер, ставил со своими подопечными в том числе вторую часть шекспировского "Генриха Четвертого", тщательно очищенного от "грубых речей".

Традиционно считалось, что Джейн как писательница сформировалась под воздействием отца, его библиотеки и великих мастеров восемнадцатого века: Джозефа Аддисона, Сэмюэла Джонсона и Ричарда Стила. Однако в последнее время историки заговорили о влиянии других учителей, более легкомысленных и женственных. Критик Пола Бирн утверждает, что в творчестве Джейн угадывается любовь к пьесам и сцене, вероятно привитая театралкой миссис Латурнель, а Мэрилин Батлер указывает, что в нем прослеживаются темы, поднимавшиеся в журналах, которые ученицы читали в Школе аббатства. Например "Дамский журнал", издававшийся с 1770 года, хвастал тем, что любая читательница, от герцогини до горничной, может найти в нем что-нибудь по своему вкусу. Около трети журнала составляли присланные читательницами сочинения, в том числе с описанием романтических отношений между мужчинами и женщинами неравного социального и имущественного статуса. Так что Джейн воспитывалась не только на совершенных образцах георгианской прозы, но и на женском, судя по всему, весьма низкопробном чтиве. Возможно, свои первые рассказы она сочиняла в теплые монастырские вечера, чтобы развлечь подружек. Впоследствии, несмотря на уничижительные отзывы о школе и наставницах, Джейн признавала, что и у них случались забавные происшествия; описывая одно из них, она подчеркивала, что, как они между собой выражались, "чуть не умерла со смеху".