Печальные тропики - Клод Леви-Стросс Страница 19

Отъезд был крайне тяжелым. Дважды возвращались в Дьеп. И когда наконец 14 августа окончательно подняли якорь, начались настоящие трудности: потасовки на Канарах, протухшая вода на борту, цинга. 10 ноября Вильганьон становится на якорь в заливе Гуанабара, где на протяжении долгих лет француз и португалец ведут борьбу за благосклонность местных жителей.

Исключительное положение Франции на бразильском берегу в эту эпоху достаточно любопытно. Оно, несомненно, восходит к началу века, на который пришлись многочисленные выдающиеся французские путешествия – особенно путешествие Гонневиля в 1503 году, который привез из Бразилии индейского зятя – почти в то же время, что и открытие Земли Истинного Креста португальцем Кабралом (1500 год). Нужно ли обращаться к еще более ранним временам? И можем ли мы сделать вывод из немедленного присвоения французами этой новой земле имени Бразилии (засвидетельствованного, по крайней мере, с XII века, как наименование мифического континента – тайна его нахождения ревниво охранялась, – откуда происходила древесина для приготовления красок) и большого числа слов, заимствованных французским языком непосредственно из местных диалектов, минуя иберийские языки – ананас, маниока, муравьед-тамандуа, тапир, ягуар, прыгун, агути, ара, кайман, тукан, носуха, акажу и т. д., – что это дает правомерные основания дьепской теории об открытии Бразилии Жаном Кузеном, за четыре года до первого путешествия Колумба? У Кузена на борту был некий Пинсон, те же Пинсоны вселяют в Колумба уверенность, когда в Палосе он готов отказаться от своего замысла, именно Пинсон командует «Пинтой» во время первого путешествия, и с ним Колумб совещается всякий раз, когда собирается поменять курс. Наконец, отказываясь следовать по пути, который ровно год спустя приведет другого Пинсона к Кабу-Сан-ду-Агостину и припишет ему первое официальное открытие Бразилии, Колумб теряет шанс завоевать дополнительную славу первооткрывателя.

В любом случае найти ответ на эти вопросы может помочь только чудо, поскольку дьепские архивы, включая отчет Кузена, погибли в XVII веке во время пожара, вызванного английской бомбардировкой. Но, впервые ступая на бразильскую землю, я не могу сдержаться, чтобы не воскресить в памяти смешные и трагические случаи, которые четыре века назад свидетельствовали о тесном родстве французов с индейцами: нормандские переводчики, плененные естественностью, женились на аборигенках и становились людоедами; Ханс Штаден, который провел многие годы в страхе и ежедневном ожидании быть съеденным, но каждый раз спасался чудом, пытаясь выдать себя за француза, ссылаясь на рыжую, в чем-то иберийскую бороду и навлекая на себя гнев короля Квониама Бебе, который грозился: «Я уже съел пятерых португальцев, которые утверждали, что они французы. Они лгали!» И насколько интенсивным должно было быть общение, чтобы в 1531 году фрегат «Пелерин» привез во Францию вместе с тремя тысячами леопардовых шкур и тремя сотнями самок и самцов обезьян шесть сотен попугаев, «знающих уже несколько слов по-французски…»

На острове среди залива, по плану Вильганьона, индейцы строят форт Колиньи и снабжают питанием маленькую колонию. Но вскоре им надоедает работать, ничего не получая взамен, и они покидают поселения. Голод и болезни воцаряются в форте. Вильганьон начинает проявлять свой суровый нрав, в ответ на который каторжники поднимают бунт и оказываются истребленными. Эпидемия спускается на материк, те редкие индейцы, которые остались верны миссии, заражены. Восемьсот человек умирают.

Вильганьон переживает духовный кризис, пренебрегая мирскими делами. Общаясь с протестантами, он меняет веру, обращается к Кальвину, чтобы получить указания, которые укрепят его в новой вере. Так в 1556 году снаряжается путешествие, в котором участвует Лери.

История принимает настолько странный оборот, что кажется удивительным, почему ни один романист или сценарист еще не воспользовался им. Какой бы фильм получился! Изолированные на континенте, столь же незнакомом и неизведанном, как другая планета, не знающие ни природы, ни людей, не умеющие обрабатывать землю, чтобы обеспечить существование, зависимые во всем от презирающих их местных жителей и одолеваемые болезнями, эти французы, которые подвергли себя всевозможным опасностям, чтобы избежать распрей метрополии и создать убежище, где смогут сосуществовать различные вероисповедания в обстановке терпимости и свободы, попадают в собственную ловушку. Протестанты пытаются обратить в свою веру католиков, а католики – протестантов. Вместо того чтобы трудиться ради выживания, они проводят целые недели в бесполезны спорах: как нужно толковать Тайную Вечерю? Нужно ли смешивать воду и вино для освящения? Евхаристия и обряд крещения являются предметом для настоящих богословских состязаний, в результате которых Вильганьон обращается в новую веру, точнее – вновь принимает прежнюю.

Доходит до того, что они отправляют в Европу эмиссара, чтобы посоветоваться с Кальвином и попросить его помощи в разрешении спорных вопросов. В это время столкновения усиливаются. Вильганьон начинает терять свою власть. Лери рассказывает, что его расположение духа и степень строгости можно было угадать по цвету его костюмов. В конце концов он ополчается против протестантов и начинает морить их голодом. Те прекращают участвовать в общей жизни, уходят на континент и присоединяются к индейцам. Сведениями об их «идиллических» взаимоотношениях мы обязаны шедевру этнографической литературы «История путешествия в Бразильскую землю» Жана де Лери. Конец приключения печален: женевцы пытаются, не без труда, вернуться на французский корабль; теперь не могло быть и речи о том, чтобы грабить суда, встреченные на пути. Голод воцаряется на борту. Едят обезьян и драгоценных попугаев, одного из которых индейская приятельница Лери согласилась уступить ему только в обмен на артиллерийское орудие. Последние съестные припасы – крысы и мыши из трюмов – подскочили в цене до четырех экю. Кончается питьевая вода. В 1558 году команда высаживается в Бретани, полумертвая от голода.

На острове колония погружается в атмосферу расправ и ужаса. Проклятый всеми, одними обвиняемый в предательстве, другими – в вероотступничестве, наводящий страх на индейцев и напуганный португальцами, Вильганьон отрекается от своей мечты. В 1560 году форт Колиньи, которым командует его племянник Буа ле Конт, попадает в руки португальцев.

В этом Рио, который теперь отдан мне на съедение, я прежде всего пытаюсь ощутить вкус именно этой истории. У меня была такая возможность во время археологической экскурсии, организованной Национальным музеем в честь японского ученого, которая проходила в глубине бухты. Катер доставил нас в заболоченное место, где ржавел старый корпус судна, выброшенный на мель. Пусть это не было в точности судном XVI века, но все же оно придавало хоть какое-то историческое значение этим пространствам, где ничто другое не отражало хода времени. Далекий город исчез под низкими тучами, за стеной мелкого дождя, который шел, не переставая, с самого рассвета. За скоплением крабов, кишащих в черном иле, и ризофор, по формам которых никогда нельзя определить, разрастаются они или же погибают, на фоне леса выделялись размытые очертания нескольких соломенных хижин, не принадлежавших ни одной эпохе. Еще дальше гористые склоны тонули в бесцветном тумане. Приближаясь к деревьям, мы достигли цели нашего визита: песчаный карьер, где крестьяне недавно закончили разбирать осколки глиняной посуды. Я ощупываю эту толстую керамику, бесспорно сделанную индейцами тупи, судя по белому ангобу с красной каймой и тонкой сетке черных линий – лабиринту, предназначенному для того чтобы сбить с пути злых духов, ищущих человеческие останки, когда-то хранившиеся в этих урнах. Мне объясняют, что мы могли бы добраться на автомобиле до этого места, находящегося не более чем в 50 километрах от центра города, но что дождь, преграждая путь, мог задержать нас здесь на неделю. Зато мне представилась возможность прикоснуться к прошлому, которое оказалось неспособным изменить это унылое место, где Лери, быть может, осознал тщетность ожиданий, наблюдая за ловким движением смуглой руки, создающей шпателем, смоченным в черном лаке, «тысячу маленьких приятностей, таких как гильошировка, узел восьмеркой и прочие чудачества», в которых я сегодня ищу разгадку тайны на обратной стороне влажного осколка.