1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 38

Не буду выдумывать обстоятельств, при которых могло начаться, продолжаться и закончиться «сотрудничество» Бормана и Сталина. Подчеркну лишь, что подобная операция – вполне в сталинском духе. Отметим также, что Борман не имел отношения к Вермахту и не представлял для СССР большой ценности в плане получения информации чисто военного характера. Согласно воспоминаниям Линге, на ежедневных военных совещаниях в ставке Гитлера Борман – «невероятный лицемер», «сминающий всех на своём пути» – начал появляться лишь в 1944 году («With Hitler to the end», с. 95). Почти то же самое сообщил и Эрих Кемпка: «Несмотря на своё влияние на Гитлера, Борман не принимал участия в ежедневных совещаниях, посвящённых военной обстановке, до января 1945 года. Даже Гиммлер первоначально не имел особых причин участвовать в этих встречах, но в конце концов получил допуск в качестве командующего Ваффен-СС» («I was Hitler’s Chauffeur», с. 50). Гораздо проще в этом плане было завербовать офицеров из германских штабов – ОКВ, ОКХ или Люфтваффе (что, кстати, и было сделано). Зачем же тогда Сталин пошёл на риск установления подобного контакта? Зачем советского шпиона Б. Афанасьева послали практически на верную гибель? Ведь Борман вполне мог «пойти на контакт», организовав немедленную ликвидацию Афанасьева. Дело в том, что в случае поимки чекиста сотрудниками гестапо политические конкуренты Бормана не замедлили бы сообщить о компромате фюреру, и тогда «самому верному соратнику» пришлось бы туго: Гитлер предательства не прощал. То, что советский разведчик даже после (якобы) неудачной попытки напомнить Борману о давнем знакомстве, остался в живых – уже само по себе наводит на определённые размышления...

В качестве наглядной иллюстрации предлагаю рассмотреть следующий – «симметричный» – пример. Скажем, в середине 20-х к бывшему сексоту царской охранки по кличке «Сосо» из белогвардейского Парижа в большевистскую Москву присылают человека, который ещё в бытность «Сосо» обыкновенным грузинским бандитом курировал его весьма специфическую двойную деятельность. Но засланный интурист и его начальники забыли, что за прошедшие годы молодой, но непростой кавказец превратился в пламенного революционера. И что этот видный деятель «ордена меченосцев» давно к тому времени перерос этап юношеских метаний в поисках быстрейшего пути к власти, известности и материальным благам. К тому же борьба бывшего провокатора «Сосо» за абсолютную власть на одной шестой части суши была пока далека от завершения: его окружали всяческие «любимцы партии», «железные феликсы» и прочие «несгибаемые ленинцы». Чуть подставишься – и не сносить головы: кругом одни подлецы и преступники... Что, как вы думаете, произошло бы с незваным гостем из старательно забытого прошлого бывшего бандита «Сосо»?.. Правильно: неосмотрительного «интуриста» или нашли бы в московской подворотне с проломленным черепом и вывернутыми карманами, или вообще бы не обнаружили.

Тот факт, что, по словам П. Судоплатова, НКВД якобы не смог выйти на связь с Борманом накануне войны, вовсе не означает, что связь эта не была установлена (или что она вообще прерывалась). Во-первых, Иностранный отдел НКВД, как мы знаем, был не единственной спецслужбой, имевшейся в распоряжении вождя. То, что не удалось чекистам, вполне могло получиться у Разведупра или разведки ЦК ВКП(б). Последнюю, напомню, фактически лично контролировал сам Хозяин, и о подробностях её деятельности пока можно только догадываться. Да и сам П. Судоплатов вполне мог просто-напросто соврать. По моему личному мнению, при написании мемуаров разжалованный генерал-лейтенант ГБ преследовал следующие цели: 1) отмыть своё изрядно подмоченное долгой отсидкой имя; 2) подзаработать на старости лет; 3) облить грязью своих врагов – прежде всего Хрущёва, который и посадил его после падения Берии; 4) пустить историков и широкую общественность по ложному следу в ситуациях, когда у него имелись основания подозревать, что тайное всё равно станет явным. Именно к последней категории относится его сказка о специальном отряде диверсантов, якобы созданном Берией для борьбы с германскими провокациями: это подразделение, по моему убеждению, как раз и предназначалось для организации и проведения этих самых провокаций – только уже против самой Германии. Из той же серии и его попытки убедить читателя в том, что Сталин с Молотовым были уверены, что перед нападением немцы выдвинут какой-то ультиматум. Это, мол, автоматически привело бы к началу переговоров и дало бы время для подготовки Красной Армии к обороне страны. Постарался Судоплатов «навести тень на плетень» и в вопросе о том, кто в действительности являлся тайным информатором Рёсслера («Люси»): таким образом он попытался навести тех, кого интересует данная загадка, на ложный след.

В общем, кем бы ни был Мартин Борман – «честным фашистом», большевистским агентом влияния или помощником англичан – я бы не торопился ставить точку в настоящей истории его жизни и смерти (а также, не исключено, «жизни» после «смерти»). Важно отметить и следующее: прорываясь в ночь с 1 на 2 мая 1945 года из осаждённого Берлина, он вполне мог направляться к англичанам или американцам. Но что бы произошло, если бы он, не желая того, всё же попал в руки Советов? Думаете, наотрез отказался бы сотрудничать? Или что Сталин поспешил бы сообщить союзникам о факте поимки человека, отвечавшего за «золото партии»?..

В начале данной работы я уже касался вопроса о необъяснимых, казалось бы, шагах советского руководства по демонстративному снижению боеготовности некоторых частей и соединений Красной Армии в последний предвоенный день. То же впечатление, кстати, складывается и у современных историков. М. Солонин, в частности, пишет: «В войсках западных приграничных округов начали происходить без преувеличения загадочные события, которые трудно охарактеризовать иначе как преднамеренное снижение боевой готовности» («23 июня – «День М», с. 268). Приведённые в предыдущих главах примеры касались в первую очередь Западного Особого военного округа. Но то же самое происходило и в других округах.

Так, В.С. Петров в своей книге «Прошлое с нами» сообщает, что утром 21 июня1941 года командир его батареи (прим. автора: дело происходило в Киевском Особом военном округе) получил приказ, «отменяющий состояние боеготовности дивизиона» (в котором тот находился с апреля) и разрешивший выходной день. Ради этого с субботы на воскресенье был даже перенесён строевой смотр. Только что назначенный новый командир артдивизиона объявил, что «нужно быть готовым к выполнению любого приказа командования», после чего «вместе с командирами батарей отбыл в штаб и оттуда – на ужин в городской ресторан» (сс. 71 и 76). Николай Осокин (сборник А. Драбкина «Огневой вал») рассказывает, что «за неделю до войны (прим. автора: дело происходило в ПрибОВО) выдали нам боевые секретные противогазы, медальоны (чёрные пластмассовые свинчивающиеся трубочки), в которые следовало вложить бумажку со своим званием, именем и отчеством. Были ограничены отпуска офицеров, увольнения личного состава» (с. 36). С другой стороны, через шесть дней всё вдруг поменялось: «21 июня 1941 года, получив разрешение своего непосредственного начальника, нового командира полка майора Попова, и оставив за себя начальника штаба дивизиона, я выехал из полкового лагеря в Казлу-Руда поездом в Каунас на выходной день». Осокин подчеркнул, что перед этим неожиданно предоставленным выходным «почти месяц не виделся со своей семьёй» (там же, с. 37).