Фронда - Константин Кеворкян Страница 40

Как известно, первым этапом десталинизации общества многие считают падение Л. Берии. Дескать, он собирался захватить власть и установить репрессивный режим, подобный сталинскому. Потому для дела освобождения от сталинизма именно бывший шеф НКВД-МВД представлял наиболее серьезную опасность. Теперь установлено, что Берия не вступал ни в какие заговоры с целью захвата власти и свержения коллективного руководства. Для этого у него не было решающей поддержки в партийно-государственном аппарате. Предпринятые им инициативы показывали, что он хотел лишь усилить свое влияние в решении вопросов как внутренней, так и внешней политики.

После краха Берии, от которого хотели избавиться все, в новой расстановке сил на первый план выдвинулся организатор его смещения – Хрущев, опиравшийся на мощную поддержку партийного аппарата, к которому вспять перетекала власть из государственных структур, то есть, от Маленкова. Так, в мае 1953-го в верхний эшелон власти входил всего лишь один собственно партийный деятель, то есть Хрущев, остальные девять членов президиума числились высокопоставленными государственными чиновниками. А уже перед свержением Хрущева из одиннадцати верховных правителей семеро являлись чистейшими партаппаратчиками – в частности, Л. Брежнев, Ф. Козлов, Н. Подгорный, М. Суслов и сам Хрущев. Партия вновь взяла на себя функции распорядителя и судьи общества. А кроме реанимированной партии, за Хрущевым стояла и его личная гвардия – консолидированная сила второй по значению республики Советского Союза – Украины, которой он руководил многие годы и откуда постоянно пополнял свой кадровый ресурс. После Сталина и вплоть до Андропова, с 1953 по 1982 годы, в течение 28 лет кадровая политика характеризовалась засильем в центре украинских представителей. Это к вопросу, насколько Украина якобы являлась колонией России.

Вчерашних сталинистов безжалостно чихвостили. Ю. Нагибин с содроганием описывает монолог одного из писателей-партийцев: «Вступайте, старик, в партию! Вы будете крепче чувствовать себя на ногах, чувствовать локоть товарищей. У нас умная и горячая организация. Вот мы исключили Толю Сурова. Я ему говорю: подлец ты, мать твою так, что же ты наделал? Выйди, покайся перед товарищами от всего сердца, а не читай по бумажке, подонок ты несчастный! Так хорошо, по-человечески ему сказал, а он вышел и стал по бумажке шпарить. Ну, мы его единогласно вышвырнули. Вступайте, старик, не пожалеете! А как хорошо было с Леней Коробовым, он на коленях ползал, просил не исключать. Я сказал: ты преступник, Леня, но пусть кто другой, не я, первым кинет в тебя камень. Он рыдал. Оставили, ограничились строгачом с последним предупреждением… Вступайте, обязательно вступайте, старик!… Вот скоро Мишу Бубеннова будем отдавать под суд. Знаете Мишу? Сибирячок, талант, но преступник. Скоро мы его исключим и под суд, настоящий, уголовный, туда ему и дорога. Вступайте, старик, в партию…» (103)

Для справки: Анатолий Суров – дважды лауреат Сталинской премии, активист борьбы с «космополитами», Леонид Коробов, бывший военный корреспондент «Правды», автор книги о Сидоре Ковпаке; Михаил Бубеннов, лауреат Сталинской премии за роман «Белая береза», где автор в духе культа личности изобразил Сталина. После 1956 года эта книга критиковалась как пример так называемой «теории бесконфликтности». «Мы, кто видел все это и в результате страдал от этого, – описывает наступившее время генерал П. Судоплатов, – позже пришли к выводу, что сталинская партийная верхушка использовала “борьбу с космополитизмом”, а хрущевская – с “последствиями культа личности” – только для того, чтобы убрать с дороги своих противников и оппонентов» (104).

Основным смыслом разоблачения культа личности являлась идея, что сам-то строй безупречен, но отдельные товарищи извратили его суть. Непонимание закономерности происходивших явлений, желание приписать весь негатив злой воле нескольких человек (вроде Сталина, Ягоды, Ежова, Берии) на время помогло поддержать позитивный настрой в обществе, но не устраняло первопричины надвигавшегося кризиса советского строя. «Я считаю партию ответственной за все то, что приписывают сейчас одному лишь Сталину», – подразумевая пороки всей системы, позже писала дочь Сталина Светлана Аллилуева (105).

Идейно-психологический кризис, который пережило общество в результате половинчатых разоблачений Сталина, насторожил коммунистических правителей. Они поняли, что полное развенчание мифа будет означать и полную потерю легитимности режима, обесценение всех его реальных и мнимых достижений. «Переоценка» роли и значения Сталина началась слишком быстро. Массовое сознание не выдержало, и даже привыкшие «колебаться вместе с генеральной линией» партийные функционеры растерялись. События в Тбилиси стали сигналом для власти. Если идеологические устои режима смогли выдержать разоблачение сталинских преступлений, то легитимность нового лидера страны – Хрущева – явно оказалась под вопросом. «Хрущев начал борьбу с мертвым и вышел из нее побежденным», – заметил У. Черчилль.

Потеря сакрального смысла построения нового общества, утрата общих ориентиров, пусть и спущенных приказом сверху, создала возможность разночтения как событий сегодняшнего, так и вчерашнего дня. «Для преданных почитателей Вождя оскорбительным и невыносимым было не низвержение кумира, в этом еще можно было бы найти некое потустороннее величие, а простота и обыденность, с которыми оно совершилось. Сталин оказался простым смертным, но это означало, что теряла смысл вся мессианская проповедь мирового коммунизма. Жертвы становились бессмысленными, жестокость – неоправданной, жизнь – потраченной напрасно» (106). «Народный сталинизм» стал стихийным ответом людей на разрушение мифа, формой самопроизвольного поддержание в народных массах веры в строгого, но справедливого и победоносного царя. Это серьезно различалось с оценкой Сталина из уст интеллигенции, видевшей в нем, прежде всего, кровавого тирана.

Идеологическая машина переставала работать. Попытки Хрущева мобилизовать народ на «новые исторические свершения» – «строительство коммунизма за 20 лет» (а «программа строительства коммунизма» была принята одновременно с новой атакой Хрущева на Сталина в 1961 г.) были обычным обманом, который народ, «живущий повседневностью», многозначительно проигнорировал.

Коммунизм и его партия стали терять свои идеологические позиции с изменением в 1950-х годах шкалы общественных ценностей. Энтузиазм решения всемирно-исторических задач сменился обыденными проблемами маленького человека. Шесть соток приусадебного участка, личная библиотека, автомобиль, отдых у моря, поездка за границу – вот что стало мечтой тех, чьи отцы на горизонте видели мировую революцию и социальное равенство. И, в отличие от достижения Всемирного Счастья, при определенных усилиях все цели «маленького человека» были реальными. Железобетонная система покрывалась трещинами и поддавалась. С. Аверинцев: «Моя немецкая знакомая с 60-х гг., русистка и теолог, резюмировала свой опыт одной из первых поездок в Советский Союз в изумленной фразе: “У вас везде стена – но в стене всегда есть дыра!”» (107).

В те же годы начался стремительный рост числа членов КПСС. Если раньше даже для того, чтобы стать пионером или комсомольцем приходилось преодолевать кандидатский стаж, требовались определенные заслуги, то почти автоматическая массовая запись в партийные и предпартийные структуры нивелировали саму идею партии как авангарда общества. Железный кулак обратился в расслабленную пятерню.