Фронда - Константин Кеворкян Страница 42

Но хватит о развращенных партийных бонзах, примем версию о преступных одиночках (хотя их десятки тысяч), но ведь распадались моральные ценности всего народа. Дефицит товаров в разных уголках Советского Союза вовлекал миллионы добропорядочных людей в круговерть перекупки, волей или неволей делая их в глазах государства спекулянтами, то есть преступниками. Перекупкой вынуждено занимались все – от инженеров до музыкантов. «Дубленки были страшным дефицитом, а тут заходим в магазин (во Владивостоке) – висят монгольские дубленки… Накупили дубленок. А до этого мы были почти месяц на Сахалине и затоварились рыбой и японскими товарами. (Из Петропавловска-Камчатского) мы отправили к себе на родину, в Минск, около ста пятидесяти штук (дубленок)» (115). Разумеется, музыканты всесоюзно известного ансамбля «Песняры», воспоминания солиста которых Л. Борткевича я цитирую, везли дубленки не для того, чтобы наполнить ими минские прилавки.

Попытку пришедшего на смену Брежневу Ю. Андропова навести порядок в сфере торговли, комментирует в своих дневниках писатель Ю. Нагибин: «1 декабря 1983 г. Расстрелян директор крупнейшего Елисеевского магазина. Директор Смоленского гастронома застрелился сам. Еще трое выдающихся московских гастрономических директоров арестованы… Вообще, за торговлю взялись крепко. Но если подымать ее таким образом, то надо расстрелять всех, без исключения, директоров, завмагов, даже овощников из пустых смрадных палаток, потому что все воруют. Не забыть и пивников, почти официально разбавляющих пиво. И, разумеется, всех работников общественного питания. Если же распространить этот метод лечения общества на другие сферы, то надо казнить врачей, в первую голову хирургов, получающих в лапу за любую операцию, ректоров университетов и директоров институтов, а также членов приемочных комиссий – без взятки к высшему образованию не пробьешься, прикончить надо работников ГАИ, авторемонтников, таксистов, театральных, вокзальных и аэропортовских кассирш, многих издательских работников, закройщиков ателье, жэковских слесарей и водопроводчиков, всю сферу обслуживания. Если же кончать не только тех, кто берет взятки, но и тех, кто их дает, то надо ликвидировать все население страны» (116).

Неправда, когда рассуждают о прежних честных временах. Страна была психологически готова к постперестроечному воровству, просто не ожидали только, что ограбят каждого. «Что-то непривлекателен этот новый виток нашего бытия, – продолжает Нагибин свои наблюдения. – Все ждут только зажима, роста цен, обнищания, репрессий. Никто не верит, что поезд, идущий под откос, можно вернуть на рельсы. Странно, но я ждал чего-то разумного, конструктивного, верил в серьезность попытки восстановить утраченное достоинство страны и народа. Слабые следы такой попытки проглядывают в угрюмо-робкой деятельности нового главы. Но он не того масштаба человек. Ему бы опереться на те созидательные силы, которые еще сохранились в народе, на интеллигенцию, на гласность (выделено мной – К.К.), но он исповедует древнее благочестие: опираться надо лишь на силу подавления» (117).

Обратите внимание, уже прозвучало слово «гласность», призывы опереться на интеллигенцию. Как в воду глядел Юрий Маркович. Буквально через пяток лет под восторженные клики интеллигенции, на которую вдруг «обопрутся», «гласность» восторжествует и страна развалится. Но предупреждавшие о том «противники перестройки» до сих пор считаются людьми никчемными и реакционными. В перестроечном «Огоньке», популярнейший в то время публицист А. Нуйкин вполне исчерпывающе перечислил тех, кого либеральная интеллигенция восьмидесятых причисляла к своим оппонентам, можно даже сказать, врагам. Я имею в виду его нашумевшее «Открытое письмо ко всем бюрократам, взяточникам, военно-промышленным ястребам, дельцам теневой экономики, мафиози и прочим захребетникам Советского Союза». Автор со всей силой своего публицистического таланта обвиняет вышеперечисленных персонажей во всех бедах СССР. Не осталось Советского Союза, а у власти все те же. Почему? Не это ли наглядный урок краха наших лучших надежд.

Нашу восторженность и доверчивость попросту использовали. Помнится, популярная во время перестройки экономист Л. Пияшева доказывала, что демонтаж социализма и либерализация цен приведет к их повышению лишь в два-три раза, не больше: «Если все цены на все мясо сделать свободными, то оно будет стоить, я полагаю, 4–5 руб. за кг, но появится на всех прилавках и во всех районах. Масло будет стоить также рублей 5, яйца – не выше полутора. Молоко будет парным, без химии, во всех молочных, в течение дня и по полтиннику» – и так далее по всему спектру товаров. Причем, когда она это писала, специалистам был уже известен расчет Государственного комитета по ценам СССР, сбывшийся с точностью до рубля – он предсказывал первый же скачок цен на продукты в среднем в 45 раз (119). Но мы слушали симпатичную нам Л. Пияшеву.

Социолог Конрад Беккер, развивая тему «Культурная интеллигенция и социальный контроль», проливает свет на то, как эйфорию преобразований, веры в прекрасное будущее можно преобразовать во вполне реальные властные механизмы: «С помощью восторженности создается ложное ощущение интимности, эксплуатируется потребность принадлежать кому-то, в то время как через давление окружающих и близких снижаются возможности сопротивления. С утверждением определенного образа жизни, отрицающим любые другие ценности и убеждения, сочетается поощрение слепого согласия…» (118).

Это отключение от рациональных критериев стало в среде интеллигенции общим явлением. Так интеллигенция поддержала удушение колхозов как якобы неэффективной формы производства. «И ей не показалось странным: в 1992 г. правительство Гайдара купило у российского села 21 млн. тонн зерна по 12 тыс. руб. (около 10 долл.) за тонну, а у западных фермеров 24,3 млн. тонн по 100 долл. за тонну. Почему же “неэффективен” хозяин, поставляющий тебе товар в десять раз дешевле “эффективного”? То же с молоком. Себестоимость его в колхозах была 330 руб.

за тонну, а у фермеров США 331 долл. – при фантастических дотациях на фуражное зерно, 8,8 млрд. долл. в год (136 долл. на каждую тонну молока)» (120). Но мы продолжаем ругать коммунистов и созданные ими колхозы.

Мы больше верим пропаганде, чем собственному здравому смыслу. «Атрофия чувств, достигаемая через злоупотребления языком, пропаганда, нарко-информация, а также уничтожение индивидуальных мнений посредством повторения однообразных заклинаний и фраз, установление зависимостей – от видов спорта, игр и телешоу, управляемых неясными правилами, – все это входит в состав широких методик социальной стилизации…» (121). Заклинания, вернее, обезболивающие мантры, давно известны: рынок, реформы и, что самое нелепое, «демократия», власть народа.

Повторение бессмысленных, хотя и красиво звучащих заклинаний, вера в скорое «светлое будущее», наступающее, если воспользоваться еще одним чудодейственным рецептом, готовность врать и подличать, если этого требуют собственные интересы, а потом со святым выражением лица выдавать весь этот винегрет за заботу о народе… Откуда все это у нашей интеллигенции – и в поражающих воображение масштабах?

Все очень просто – интеллигенция искренне радеет за народ, она понимает интересы народа лучше, чем народ, и она сделает ему хорошо, даже, если ради «прогресса» народом придется пожертвовать. А за подходящей для такого случая партией дело не станет.