Клеопатра, или Неподражаемая - Ирэн Фрэн Страница 57

НА ВЕРШИНЕ (июнь 47 — июль 46 г. до н. э.)

Ребенку исполнился год, прежде чем отец впервые его увидел. Весь этот год Цезарь провел в сражениях. После Босфора и короткого пребывания в Италии он отправился в Африку, где вновь подняли голову сторонники Помпея. Новые осады, новые кровопролитные битвы — и всегда он побеждал. Да, но какой ценой: самоубийство Катона, загнанного в крепость Утику [54]. Потом — Сципиона, который, пронзив себя мечом, бросился в море. Эти люди принадлежали к цвету римской знати. В Риме сенаторы гнули спину перед Цезарем. Но втайне выражали недовольство.

Клеопатра знала об успехах Цезаря, но до нее также стали доходить слухи, что его здоровье вновь внушает опасения, что при Тапсе [55], в канун решающей битвы, Цезарь был вынужден на день отложить атаку (из-за очередного недомогания, которое он объяснил как приступ эпилепсии?). Поговаривали также, будто по ночам Цезарь иногда просыпается, охваченный смертельным ужасом, и пристально вглядывается во что-то в полумраке своей палатки. Видятся ли ему в такие минуты призраки множества людей, погибших в Галлии ради того, чтобы он удовлетворил свою ненасытную жажду золота и власти, или те римские аристократы, которые предпочли вспороть себе брюхо собственным мечом, лишь бы не принять смерть от его, Цезаря, руки или, еще того хуже, не быть обязанными ему своей жизнью?

Если Клеопатра и знала об этих разговорах, они никак не повлияли на ту линию поведения, которую она определила для себя, еще будучи подростком: никогда не бояться риска и пытаться извлечь максимальную пользу из текущей ситуации. Пока у нее все складывалось наилучшим образом. Царица была совершенно свободна от семейных связей (небывалый случай в истории династии). Ее сестру Арсиною увезли в Рим, и там царевна томилась в тюрьме в ожидании возвращения Цезаря и его триумфа, в ходе которого она, согласно обычаю, будет выставлена на всеобщее обозрение, а потом казнена. Младший брат и муж Клеопатры, тринадцатилетний Птолемей XIV, оставался покорной игрушкой в ее руках. Он даже и не помышлял о том, чтобы предъявить ей свои супружеские права; сама мысль о возможной половой близости с сестрой внушала ему ужас. Три легиона, которые оставил царице Цезарь, — около пятнадцати тысяч человек — были надежной гарантией против любого вторжения на территорию Египта.

Военачальник, которого Цезарь назначил командовать этими солдатами, ежедневно демонстрировал ей свою безупречную лояльность. Это был один из тех лично преданных ему офицеров, которыми император любил себя окружать, — некто 1^фин, скорее всего, сын вольноотпущенника (во всяком случае, не выходец из римской аристократии), человек, не желавший ничего знать о политических интригах. Далекий от того, чтобы попытаться стать двойником Цезаря или отстранить царицу от власти, он прилагал все силы, дабы упрочить просуществовавший уже много веков уклад жизни Древнего Египта. И мир вновь вошел в свой привычный ритм. Нил в надлежащие сроки разливался и оплодотворял поля, сборщики налогов толпами стекались к царским зернохранилищам, все александрийцы оживленно занимались своими делами в мастерских и на пристанях — а Маяк неизменно освещал этот чудесный механизм, производящий золото и все, что нужно для роскошной жизни, механизм, абсолютной владычицей которого была теперь Клеопатра.

Наконец, как бы для того, чтобы ее всемогущество в глазах народа стало еще более очевидным, судьба даровала ей сына. Это был крепкий мальчик, которого жрецы, как они и обещали царице, поспешили признать сыном Амона. Для этого будущего фараона царица, следуя существующей с незапамятных времен традиции, воздвигла «храм рождения» в Гермонтисе, священном городе. На стенах храма выгравировали и ее изображения — величественные и грациозные силуэты царицы, контуры которых соответствуют многовековому иконографическому канону.

Клеопатра не смогла себя узнать в этих образах: она не была ни такой высокой, ни такой худощавой, и профиль ее в жизни казался более резким. Из ее подлинных черт здесь присутствовали, может быть, только хорошо заметная улыбка и живот, еще слегка увеличенный после недавней беременности, и радостный блеск в глазах. Но зато художники не забыли о главном — о символах. О знаках ее священного статуса, знаках власти: короне богини с солнечным диском, обрамленным рогами; магической кобре, украшавшей лоб царицы; амулете в виде иероглифа жизни в ее руке. На изображениях царица прижимала к своей переполненной молоком груди младенца — метафора Египта, матерью коего считала себя Клеопатра.

Да, именно такой смысл заключал в себе этот образ: царица — новая Исида; она восстановила мир в стране, на века и века, ибо ее сын, рожденный от Амона, есть новый Хор. А значит, отсутствием портретного сходства вполне можно пренебречь; отныне Клеопатра хотела видеть себя именно такой, как на этих храмовых изображениях: Великой Исидой, Единственной и Могущественной, Источником закона, Супругой Бога, Владычицей вод, земли и зерна, неба и звезд, ветров, раздувающих паруса кораблей. И, главное, Божественной Матерью.

Такое представление Клеопатра твердо решила распространить и за пределами своей страны. Потому что Флейтист тысячу раз ей повторял: Египет — это, помимо долины Нила, еще и Кипр, и Ливия, и Нубия, и Иудея; говорят даже, что были фараоны, которые, мчась на боевых колесницах и сжимая в руке лук, раздвигали границы египетского государства до берегов Евфрата. Однако повсюду в этих землях — как и в Риме, как и в Греции — люди сейчас переживали мучительную эпоху. Они уже узнали других богов, помимо своих собственных, и потому сомневались, заблуждались, проживали свою жизнь в страхе и страданиях, не способные увидеть горизонт, понять смысл происходящего. Их, как и египтян, необходимо было привести к новому по дорогам надежды; и мог ли найтись лучший символ для этой надежды, в которой сейчас так нуждались люди во всех обитаемых землях, чем молодая мать со своим дитятей?

Несомненно, именно поэтому на монетах, чеканившихся на Кипре (острове, который Цезарь вернул египетской короне), Клеопатра в тот период приказывала изображать себя как царицу с младенцем — как мадонну, хочется мне сказать. На этих изображениях царица одета так, как одевалась чаще всего, — в греческую тунику. Лоб ее украшает традиционная диадема из белой ткани, знак царского достоинства; и, в соответствии с тогдашней модой, она носит шиньон, узлом уложенный на затылке. Однако, поскольку она ощущала себя Исидой, Клеопатра (которая, как все женщины высокого положения, наверняка доверила своего сына кормилице) не побоялась распорядиться, чтобы на монетах ее изображали в образе кормящей матери — чего никогда не делала ни одна царица из рода Лагидов.

Этот ребенок, сосущий грудь, был, как и все остальное, элементом театральной постановки, картиной в ряду других мизансцен, выражавших концепцию власти. Однако люди явно воспринимали этот образ так, как рассчитывала Клеопатра, ибо единственное прозвище, которое к ней пристало (и которое, возможно, придумали именно в тот период), совпадает с эпитетом Исиды: «Великая».