Клеопатра, или Неподражаемая - Ирэн Фрэн Страница 59

Это на первый взгляд второстепенное нововведение на самом деле, как и все другие планы Цезаря, отражает его великий замысел: не только завоевать мир, но и реформировать его, заною «изобрести». Ибо его проект состоял вовсе не в том, чтобы повсюду насадить римскую цивилизацию. Нет, проект этот был куда более тонким, благородным и светоносным: создать, по образцу Рима, но с учетом греческого и египетского опыта, матрицу человеческого общества, достаточно совершенную, чтобы она могла гармонично сочетать в себе множество достижений разных культур. Энергия, которую он вкладывал в осуществление этого проекта, проистекала, конечно, не из желания устроить, перетасовав всю колоду, веселую неразбериху и тем более не из того удовольствия, которое доставляют перемены как таковые. Цезарь имел гораздо более возвышенную и простую цель: он хотел «учредить» новую историческую протяженность — максимально стабильную, почти не подверженную изменениям (вероятно, по образцу той, которую обнаружил в долине фараонов, когда путешествовал по Нилу вместе с Клеопатрой). Короче, он собирался заложить фундамент новой эпохи. И, чтобы ему это удалось, гений нуждался в присутствии богини, хотел видеть ее рядом с собой.

Но он не знал, что стоило Клеопатре подумать о холмах Рима, как в ее сознании всплывали годы стыда и изгнания; что слова «сенат», «Форум», «Капитолий» напоминали ей о том, как униженный Флейтист обивал пороги римских домов, вымаливая поддержку и тайком разбазаривая на взятки алчным и продажным политиканам старинные сокровища семьи.

Рим оставался для нее живой памятью, ожогом, так и не переставшим болеть. И еще — возможностью отмстить. Поэтому, когда Цезарь ее позвал, царица без колебаний покинула Египет.

* * *

Теперь диктатор, в свой черед, решил ее поразить. Из-за того, что он непрерывно шел от одного сражения к другому, у него не было времени праздновать победы — даже самую внушительную из них, победу над Галлией, которую он одержал шесть лет назад. И вот в разгар римского лета, прежде чем заняться преобразованием мира, он решил разом отметить все свои успехи; и хотя всегда отличался непритязательностью, сейчас пожелал насладиться многолюдным и грандиозным спектаклем, роскошью, превосходящей все, что когда-либо видели в Риме, а может, и во всех других городах, даже в Александрии.

Цезарь держал под контролем все детали подготовки будущих торжеств, вплоть до материала для сооружения носилок, на которых пронесут добычу, захваченную в ходе его военных кампаний. Для галльского триумфа он выбрал в качестве такого материала лимонное дерево; для египетского — аканф; для босфорского — древесину, обитую черепаховым рогом; для африканского, последнего в этой череде выверенных с ученой педантичностью роскошных парадов, — слоновую кость.

Он нанял художников; за несколько недель, под его неусыпным критическим наблюдением, они должны были изобразить самые эффектные (в театральном смысле) эпизоды его походов: смерть Ахиллы, казнь евнуха Потина, тонущего в африканских водах Сципиона, самоубийство Катона в крепости Утика. Готовились также концерты/балеты, представление, изображавшее морскую битву; меж римских холмов осуществлялись масштабные земляные работы, люди выкапывали водоемы, рыли каналы. Цирк, несмотря на свои внушительные размеры, был тесен для грандиозных сражений гладиаторов, которые диктатор намеревался предюжить народу, — и Цезарь приказал его перестроить. Скульпторы трудились над изготовлением монументальных статуй: например, чтобы отпраздновать свою победу над Александрией, Цезарь пожелал провезти на триумфальной колеснице гигантское изображение Фаросского маяка; на его верхней площадке должен был гореть костер — настоящий, с огромными языками пламени.

Потерял ли диктатор голову? Позволил ли себе безрассудно увлечься чередой парадов, которые Клеопатра устраивала в течение нескольких недель после их победы? Хотел ли состязаться в роскоши с ней, своей возлюбленной, или не мог забыть легендарных процессий Птолемеев? Разумеется, дело было не в этом — хотя римляне, действительно, никогда прежде не видели такого великолепия. Устраивая эти триумфы, Цезарь прежде всего рассчитывал произвести определенное впечатление на своих сограждан.

Урок на тему «завоевание мира» — вот что будут представлять собой эти четыре дефиле; вот почему диктатор уделяет такое внимание даже мельчайшим деталям, старается максимально обыграть эффекты неожиданности и разнообразия, которые, как известно, составляют основу основ любого педагогического начинания. Например, строгое и возвышенное зрелище, которое он посвятил своей победе над Босфорским царством, разительно контрастировало с тремя другими процессиями: Цезарь пожелал, чтобы по городу пронесли, вместо изображающей эту войну картины, простой плакат со словами, которыми он обессмертил тогдашнюю молниеносную кампанию: Veni, vidi, vici. Поразить воображение народа с помощью ясных символов и демонстрации захваченной добычи — вот все, к чему он стремился. Разумеется, за этим скрывалась и другая цель: получить от этого самого народа, когда триумфы закончатся, средства, необходимые для того, чтобы завершить завоевание мира.

Ибо в Риме триумфальная процессия была важнейшим политическим актом, главным этапом овладения властью — особенно со времен Суллы и Помпея, когда окончательно стало ясно, что Республика есть не более чем пустая скорлупа [59]. В дни, когда граждане (и аристократы, и плебс) жили томительным предчувствием установления некоей новой системы, которая сможет, наконец, прогнать призрак гражданской войны, триумфальные торжества позволяли им, пусть на время, с радостью обрести свою давно утраченную идентичность, вспомнить мифический Рим изначальных времен, населенный солдатами-крестьянами — грубыми и суровыми героями, которые одного за другим уничтожали врагов благодаря своим нравственным и военным добродетелям. Своими шествиями Цезарь намеревался показать, что эта феноменальная авантюра ныне приближается к концу и что Фортуна, богиня Судьбы, избрала его, и только его, чтобы завершить завоевание мира.

* * *

Четыре триумфа — по числу сторон света. Начнется все с Запада, с Галлии. Затем последуют триумфы над Египтом, символизирующим Восток, над Босфором, представляющим Север, и, наконец, над Африкой, которая будет изображать Юг. Здесь важны даже не столько приблизительные географические соответствия, сколько торжественная презентация Вселенной: благодаря многообразию действа, наличию множества пленных, животных, экзотических предметов, которые будут выставляться напоказ в каждом из четырех актов спектакля, народ получит визуальный «инвентарь» мира, его описание. А чтобы смысл этого зрелища дошел до всех, для него подберут образы одновременно символичные и монументальные; в Риме уже распространились слухи, будто Цезарь приказал своим скульпторам создать статуи не только рек, которые попадались ему на пути во время его походов, — Роны, Рейна, Нила, — но и самой ойкумены, круга обитаемых земель, которую изобразят в виде женщины с пышными формами, с головой, увенчанной тяжелой зубчатой короной; однако все эти чудеса, шептались люди, затмит гвоздь программы — колоссальная золотая статуя, изображающая Океан.