Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы - Ндаба Мандела Страница 8

Матушка Ксоли была настоящей африканской женщиной, крепко сложенной и добродушной. В ширину она была размером с бегемота, но это не мешало ей всегда пританцовывать, перемещаясь по кухне, чтобы помешать еду в кастрюле или нашинковать овощи на деревянной разделочной доске. Ее полное имя было Ксолисава Ндойия. Она выросла в Восточно-Капской провинции, а готовить научилась у мамы и бабушки и непревзойденно делала традиционные блюда, которые так любил мой дед. Где она только не работала – сначала в разных семьях, потом в еврейском доме престарелых – и теперь могла приготовить все, что угодно, от кошерных картофельных оладий до вкуснейшей рассыпчатой кукурузной каши – умпхококво.

– Вместе с рецептом умпхококво моя бабушка передала мне свои надежды и мечты, – сказала она, ставя передо мной тарелку. – Тата Мандела говорит, что каждый раз, когда я готовлю умпхококво, он вспоминает, как ее с любовью готовила его мама.

Думаю, любовь была главным секретным ингредиентом и в блюдах матушки Ксоли. Все, что она готовила для меня и моей семьи, – от самого маленького сандвича до рождественского ужина, – было наполнено любовью. У каждого ее блюда была своя история.

– Когда у меня появились дети, мама велела мне десять дней подряд есть исидуду, – рассказывала она, раскладывая по тарелкам ароматную кашу из тыквы, капусту карри и тушеную печень. – И с каждой ложкой я чувствовала, как в меня по капле вливаются сила и мудрость всех женщин моего рода.

Она была вечно занята, но всегда находила время, чтобы, проходя мимо, ободряюще сжать мое плечо или проникновенно заглянуть в глаза. И я знал, что могу ей довериться. Что бы ни случилось, она самоотверженно заботилась о Старике и считала своим священным долгом следить за тем, чтобы он был сыт и здоров, для того чтобы взвалить на свои плечи судьбу Южной Африки.

– Тата очень-очень занят, – повторяла она. – И ты не беспокой его, понял?

Я кивнул с набитым ртом.

– Ты ведь знаешь – он очень важный человек. Теперь он президент АНК и готовится к выборам. Вот увидишь, в следующем году он станет президентом Южной Африки, а это очень важный пост. К нему вечно приходят ненормальные люди, недовольные то тем, то этим, и лишние хлопоты с маленькими мальчиками ему не нужны.

– А почему они недовольны? – спросил я.

Она села за стол и принялась чистить горох и ссыпать его в миску.

– Кто-то недоволен тем, что с апартеидом покончено. Кто-то – тем, что с ним не покончили раньше. Кто-то думает, что мир можно изменить за одну ночь, а кто-то – что ничего не нужно менять. Они боятся и обвиняют во всем Мадибу.

– Вот зачем вам ворота.

– Да, – резко ответила она и сурово посмотрела на меня. Потом добавила, уже мягче: – Мой отец говорил: «Высокое дерево ветер гнет сильнее».

– А что это значит? – спросил я.

– Это значит, что ВЕЛИКИЕ ЛЮДИ ЧАЩЕ РАССТРАИВАЮТ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ. ЕСЛИ НИКТО НА ТЕБЯ НЕ ЗЛИТСЯ, ТО В СВОЕЙ ЖИЗНИ ТЫ НЕ ПРОЯВИЛ НАСТОЯЩЕЙ ХРАБРОСТИ И НЕ СДЕЛАЛ НИЧЕГО ВАЖНОГО.

Матушка Ксоли ссыпала горох в раковину и открыла воду.

– Большинство людей – и белые, и черные – любят Мадибу. Они знают, что мир изменить нелегко, но сделать это необходимо. Так же как детям нужно ходить в школу и хорошо учиться, – добавила она. – И есть овощи, даже если их не любишь.

Накормив меня до отвала вкуснейшей едой, матушка Ксоли отвела меня наверх и показала мою комнату.

– Я буду жить здесь? – спросил я.

– Тата тебе все объяснит, – ответила она.

Тогда она не сказала мне, что парой дней раньше Старик пришел к ней с матушкой Глорией и спросил, готовы ли они перебраться к нему, чтобы заботиться о его внуке. Она знала, что это не временное решение, но полагала, что он сам должен мне это объяснить. Я понял, что останусь там на несколько дней, и это меня вполне устраивало: никогда прежде у меня не было такой шикарной комнаты. Что уж там – у меня вообще никогда не было своей комнаты, не говоря уж об огромной кровати с мягкими подушками и одеялами! Еще там был телевизор, который стоял на комоде, и огромный, как пещера, стенной шкаф. Из окна открывался вид на цветники и деревья, посаженные вдоль высокой стены вокруг дома. Я плюхнулся перед телевизором: должно быть, я умер и попал в рай! Не знал, надолго ли это, но собирался оторваться на полную катушку.

Когда чуть позже в дверях моей комнаты появился дедушка, я все еще лежал и смотрел телевизор.

– Ндаба! Добро пожаловать!

Я вскочил и вытянулся перед ним, чувствуя себя очень маленьким. Я и забыл, какой он высокий: все эти годы, с того дня, как мы познакомились в тюрьме, видел его только по телевизору. Сейчас же он возвышался надо мной, как высокое дерево из поговорки матушки Ксоли, но вид у него был вовсе не устрашающий и не властный. С его приходом комнату будто бы окутало умиротворение и уверенность в том, что все будет хорошо. То впечатление, которое производил на меня дед, во многом было схожим с тем, как его видел остальной мир – от него исходило отеческое спокойствие, великодушие и тепло. Глубокие морщины в уголках глаз свидетельствовали о том, как он любил смеяться. Держался он всегда прямо и с достоинством, одинаково вежливо и с маленькими детьми, и с главами государств.

– Как у тебя дела?

– Хорошо, спасибо.

Он обратился ко мне по-английски, и я тоже ответил ему по-английски.

– Хорошо, хорошо, – произнес он. – Устроился? У тебя есть все, что нужно?

На этот вопрос я ответить не мог, потому что до сих пор не знал, сколько пробуду у него, но, не желая его беспокоить, сказал:

– Да, дедушка.

– Вот и славно. Вот и хорошо. Мне сказали, ты очень хорошо говоришь по-английски.

Я кивнул: мне не хотелось дать неправильный ответ.

– А африкаанс?

– Нет! – замотал я головой. Большинство моих знакомых считали африкаанс ужасно некрасивым и называли его языком голландских империалистов. Зачем кому-то говорить на африкаансе, а не на коса?

– Выучишь, – ответил дед. – Это очень важно.

Его слова удивили меня.

– Но почему? – начал было я, но умолк, не желая показаться невежливым.

– Я учил африкаанс в школе, – сказал Мадиба. – И когда был на острове, то мог писать и читать на нем лучше, чем мои белые тюремщики. Они стали обращаться ко мне за помощью – перевести письма, разобрать документы. Начальнику тюрьмы приходилось менять охранников каждые полгода, чтобы они не подружились со мной. Он все спрашивал: «Кто охраняет Манделу? Этот? Нет, этот слишком близок к нему. Назначьте того, кто считает его своим врагом».

Дед умолк и вгляделся в мое лицо, чтобы понять, улавливаю ли я ход его мыслей. Но я все еще не понимал.

– Они должны были быть моими врагами, – объяснил он. – Но если ты знаешь язык врага, он в твоей власти. Чтобы победить врага, нужно сотрудничать с ним. Тогда он станет твоим партнером, может быть, даже другом. Этим ты и займешься в школе: будешь учить африкаанс. Договорились, Ндаба?