Любовь и Sex в Средние века - Александр Бальхаус Страница 8

Рыцарь, исходя лихорадочной самоотверженностью, путешествует по стране, сражается во множестве турниров и одерживает столько побед, что их можно приписать лишь любви, которая переполняет все его существо и придает силу. В конце концов рыцарь совершает настолько впечатляющие деяния, что чувствует себя достойным открыться даме сердца. Не напрямую, разумеется, — он уговаривает служанку, чтобы та поведала о нем возлюбленной, и сообщила по секрету о его страстном желании стать преданным, робким, почтительным слугой дамы.

Об этом или о чем-то похожем повествовали истории, впервые представленные миннезингером Ульрихом фон Лихтенштейном. Однако игра зашла бы в тупик, если бы за ней следовал счастливый конец. Но не тут-то было — дама оказывается неприступной. Она считает поклонение рыцаря, его деяния, его песни смешными и самонадеянными. Чтобы усилить его страдания, она дает ему понять, что он не имеет права почитать ее даже издали, не говоря уже о том, чтобы рассчитывать на какой-нибудь знак благорасположения и симпатии. Однако рыцаря такой отказ не обескураживает, его готовность к выдающимся подвигам и свершениям лишь усиливается. Он видит смысл жизни в том, чтобы стать тайным рыцарем своей дамы, любить ее и сражаться за нее. Со временем возлюбленная принимает его служение, пусть даже на самых унизительных условиях, которые ни в коем случае не подразумевают благосклонности к рыцарю и даже не обещают ее в будущем. Он не получает ни обещания, ни объятия, ни поцелуя, ни даже ленточки или знака расположения, который мог бы носить при себе. Несмотря на это, миннезингер без конца сочиняет песни любви, передает своей возлюбленной послания, полные пылких заверений в преданности, и те слишком часто натыкаются лишь на холод, высокомерие и критику. Но всякий новый отказ лишь разжигает страсть рыцаря. Утонченную боль, вызванную таким отношением, рыцарь почитает за счастье. Дама, любви которой он хочет добиться, становится смыслом его жизни.

При этом вполне может оказаться, что занемогший от любви рыцарь уже давно женат и спит со своей женой, когда ему захочется. Возможно, у него даже есть дети, семья, в которой он отнюдь не чувствует себя одиноким. Однако брак в то время — не более чем результат феодального хозяйственного уклада, в котором любви отводится весьма скромное место. Речь идет скорее об объединении земельных угодий и владений, о цементировании союзнических связей, о производстве потомства, которое обеспечит благополучное продолжение рода. А что общего может иметь всепоглощающая любовь к идеализированной женщине с сельским хозяйством и скотом, с домом и двором, с семьей и челядью? Ничего. На этом основании рыцарь или миннезингер может без малейших угрызений совести гордиться своими деяниями, совершаемыми вовсе не ради жены, и при этом верить, что супруга тоже гордилась бы им, узнай она об этих подвигах. Ибо куртуазная любовь делает мужчину благороднее, тоньше и привлекательнее.

Если возлюбленная остается непоколебимой и не поддается на комплименты, подарки и прочие доказательства любви, может статься, что рыцарь после многих лет преданности, выражаемой в разных формах, прекратит «служение», напишет серию печальных песен о своей даме и женщинах вообще и оставит историю своей любви и ее крах на растерзание придворных сплетников. Затем рыцарь пускается на поиски другой совершенной дамы, которая, возможно, отнесется к нему благосклоннее, оценит его усилия и поощрит его дух. Ибо любовь, он это знает, самое лучшее в жизни — это чувство делает из него истинного мужчину и образцового рыцаря.

В таких обстоятельствах даме с положением нетрудно стать гранд-дамой. Она больше не привязана к мужчине хозяйственными обязанностями, она — существо высшего порядка, источник любовных радостей, которые могут излиться на него в качестве награды за подвиги и лишения и — в широком смысле — подтвердить его ценность как рыцаря. Дама становится высшим судьей его тщеславия — многие не заставляют себя упрашивать и, упоенные лютнями трубадуров, задают своим рыцарям смехотворные испытания, которые те должны выдержать и о которых так блестяще рассказывает Кодекс Манессе [11].

Влюбленным мужчинам приходится нелегко на долгом пути ухаживания — от стадии претендента на любовь до стадий просителя, признанного почитателя и, наконец, официального возлюбленного. Однако даже на заключительной ступени дело совсем необязательно доходит до полного исполнения желаний — часто рыцарь и его дама лежат в постели обнаженные, но лишь развлекаются затяжной любовной игрой. Историк искусства Габриеле Бартц высказывает предположение, что придворная любовь, если судить по тому, как она описана в литературе, совсем не ставит себе целью «подвигнуть возлюбленную к физической близости, это лишь изысканная игра. При этом в ней используются средства, которые обычно пускают в ход мужчины. Женщина-сюзерен противостоит мужчине-вассалу, который может добиться ее благосклонности ухаживанием по закрепленным в обществе правилам. Отказ от влечения при этом не становится обязательным условием, но все же образует некую константу. Поскольку физического соединения, как правило, не происходит, получает развитие эротика созерцания, беседы и легких прикосновений».

Довольно трудное дело, как нам может показаться сегодня, однако в те времена целью был сам путь, а не его окончание. Он, в сущности, и есть игра: «Кто хочет полностью обладать дамой, тот плохо знаком или вообще не имеет представления о куртуазной любви», — полагает трубадур Дауде де Прадас и выражает тем самым общий скепсис по отношению к низменному желанию. Ему представляется, что поцелуи, прикосновения, ласки и одно лишь пребывание любящих вместе — это и есть «истинная», «чистая», «правильная любовь».

Даже если это представление чисто литературно или лишь отчасти реально, отношения между влюбленными мужчинами и их дамами ни в коем случае не следует сводить исключительно к прелюбодеянию. В песнях миннезингеров содержатся комплименты телу любимой, экзальтированные дифирамбы объятиям и прикосновениям, но нет даже намека на сексуальное возбуждение, утоление страсти или удовлетворенное изнеможение. Придворное любовное приключение остается, несмотря на всю его откровенность, незавершенным ритуалом. Главное влюбиться, а не обладать. Трубадуры поют о вожделении, бесконечной тоске и неутолимой страсти. Пусть в этом присутствует некое преувеличение, однако слова Бернара де Вентадура [12]: «Мужчина без любви не стоит ничего» — в любом случае справедливы.

Любовь становится высокой ценностью, чем-то великим, священным, она придает воздержанию особую святость, недостижимую в супружеской жизни. И поскольку желание и любовь не могут быть реализованы в отношении одной и той же женщины, то брак служит для удовлетворения плоти, но не дает чистой любви.

То, что начинают провансальские трубадуры и продолжают северофранцузские труверы отражается в средневерхненемецкой любовной лирике, которая испытывает воздействие французских образцов, а также лирики вагантов и сопровождает возникновение придворно-рыцарской культуры в эпоху Гогенштауфенов. Миннезанг, он же поэтическое выражение куртуазного служения женщине, отражает пору, когда смелые рыцари и певцы, полные страсти и нежных чувств, ухаживают за недосягаемой дамой: эта тысячекратно скопированная история уже вряд ли несет на себе следы действительности. Время миннезанга длится приблизительно с 1150-го по 1400-й год. Как трубадуры и труверы во Франции, немецкие герои подвергают себя испытаниям, выдуманным дамами сердца, пускаются в эротические игры, в которых женщины всячески противодействуют своим поклонникам, затрудняя продвижение к цели. Женщины рыцарских дворов не желают сражаться сами, как валькирии или амазонки, но хотят, чтобы их завоевали. Они толкают мужчин на авантюры и, в конце концов, пустив в действие свои эротические способности, действительно получают власть над ними. Они могут завести игру на удивление далеко, но никогда не потеряют контроль над положением дел настолько, чтобы их поклонники утратили охоту к продолжению.