Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи Страница 86

По утрам царь со своими дочерьми катался верхом по красивым лесным тропинкам. Он очень любил эти утренние вылазки со своими детьми. Цесаревич все время был рядом с матерью и катался на ближайшем пруду на лодке. Ему не разрешалось далеко уходить, чтобы не заставлять волноваться царицу и тех людей, которые были к нему приставлены для наблюдения.

Александре, как и ее бабушке Виктории, нравилось обметывать кружевами белье, и у нее был свой секрет ремесла. Если она оставалась одна, и никто ей не мешал, она начинала вышивать на носовых платках мужа его инициалы и маленькие царские короны. Этот усердный, поистине пчелиный труд ее успокаивал, погружал ее в благодатную тишину, и она в такие минуты переживала две свои самые большие радости на земле: размышлять о своих интимных отношениях с мужем, который заключал ее в свои крепкие объятия, и внимательно следить за шалостями ее дорогого маленького сыночка, этого хрупкого Алеши, который, казалось, последнее время себя гораздо лучше чувствовал.

Иногда, когда она оставалась одна, а люди из свиты держались на почтительном расстоянии, она поднималась со своего лесного ложа, опускалась прямо в траве на колени и начинала молиться. Взор ее туманили блестящие, словно звездочки, слезинки. Она молилась Пречистой Деве, благодарила ее за трогательное к ней, Александре, внимание.

Иногда Алеша по утрам бегал по лужайке, собирал цветочки, злаки, дикие фрукты, незрелую, почти белую землянику, и все пригоршнями нес матери и дарил ей.

Вечерами все собирались в двух больших гостиных. Установленная там электропроводка постоянно барахлила и дети шумно радовались, когда слуги вносили лампы и расставляли их повсюду, а они были похожи на выпуклые звезды, такие добрые и яркие. Несмотря на то, что все ставни плотно закрывали, на свет все равно слеталась мошкара, устраивавшая свои замысловатые танцы над матерчатыми абажурами или вокруг закопченного стекла лампы.

Пили горячий чай, и он, словно кипучий собеседник, звал к размышлениям. Каждый в такие минуты мог мечтать о чем угодно, призывать в своем воображении всех мыслимых химер! Великая княгиня Ольга и ее сестра Татьяна, конечно, вспоминали очаровательных принцев, которые их соблазняют на своих турнирах, или о манерных танцах, о которых столько говорили, но их не видели, так как жили они уединенно в Царском Селе, вдали от светской суеты…

Николай любил читать, прежде всего русских авторов. Он страстно любил Чехова и передал свое влечение жене. Александре тоже нравился замечательный стиль писателя. Однажды она сделала весьма любопытное суждение:

— Ники, почему все мы так любим Чехова? Не потому ли, что он напоминает нам осень? Может, наша молодость уже прошла?

Царь растерялся и не смог сразу ответить на ее вопрос. Он только с нежностью смотрел на нее. Она продолжала:

— Может, совершенная любовь — спутница одиночества и тишины?

Спать ложились рано, и все обитатели этого особняка засыпали в тиши лесов, и вместе с ними засыпали звери и птицы.

Однажды утром Алексей закапризничал, потребовал, чтобы и его взяли на прогулку верхом, вместе с отцом и сестрами. На веранде, где все пили утренний чай с булочками, намазанными маслом, с ломтиками сыра, которых каждый брал столько, сколько хотел, члены семьи приступили к обсуждению своей программы на день.

На глазах цесаревича выступили слезы. Он видел, что отец колебался, не знал, отказать ему или нет в таком большом удовольствии, — покататься верхом вместе со взрослыми, но суровый взгляд царицы стал явным запретом, и теперь ребенку приходилось расставаться со своей светлой мечтой.

— Мое дорогое дитя, — мягко сказала она. — Разве ты не хочешь составить мне компанию, погулять со мной возле пруда? Я расскажу тебе одну интересную историю про князя Игоря…

Алешу, тем не менее, такое предложение мамочки заинтересовало. Он хотел было надуть губы. Но теперь ему расхотелось. Он очень любил свою мамочку, он знал, что она и без того много страдает, для чего ее еще огорчать?

Он согласился и утешился. Погода была прекрасной, безветренной.

А всадники тем временем готовились к выездке, которой так завидовал ребенок. Он долго, стоя на крыльце, провожал их взглядом. Но из дома уже вышли матрос Нагорный, мама, госпожа Вырубова, две горничные, один слуга провожатый и пошли по аллее по направлению к полянке и пруду. Алеша подумал, что хорошая погода позволит ему покататься на лодке, а эта лодочная станция такая красивая, — она находится среди розовых кустов, а стрекозы, водяные лилии, маленькие разноцветные рыбки имели там свой двор, который был куда менее скучным, чем двор его отца.

Александра расположилась поближе к воде, у самого ее края. Лодка неподалеку, привязанная канатом к дереву, ожидала великого мореплавателя.

Он быстро подбежал к ней, так ему хотелось поскорее очутиться на водной глади, прыгнул на нее, но оступился и ударился об уключину внутренней поверхностью бедра правой ноги. Александра тут же вскочила со своего лесного ложа. Закричала:

— Наташа, Тила, Нагорный, да поскорее вы, маленький упал…

Бравый матрос с удочкой в руках шел к тихому месту, чтобы порыбачить. Он оглянулся на крик царицы. Сразу сообразив в чем дело, помчался к ребенку, который сидел в высокой траве и плакал.

Его подняли, отнесли в дом. Доктор Боткин немедленно осмотрел мальчика. Поначалу ему показалось, что ничего серьезного нет, — больно будет, конечно, совершенно ясно.

Чуть ниже паха у ребенка появилась небольшая припухлость. Нужно его уложить в постель.

Александра, сердце которой бешено колотилось в груди, внимательно следила за каждым жестом доктора, за каждым покачиванием его головы.

— Ну что, доктор? Это серьезно?

— Успокойтесь, Ваше величество. Пока это небольшая болячка. Ничего серьезного. Но все же пусть полежит двое суток в постели, покуда не рассосется эта припухлость.

Конец недели ознаменовался хорошей вестью, — состояние здоровья цесаревича не вызывало у медиков никакого беспокойства. У него ничего не болело, и бедро снова стало таким, как прежде, нормальной формы. Теперь мальчик мог подняться, мог ходить, играть, как и прежде.

Обрадованные члены семьи готовились к переезду в другой охотничий домик, еще более изолированный, расположенный в ещё большей первозданной глуши, — это был старинный охотничий домик польских королей — Спала.

До места назначения нужно было долго ехать по песчаной дороге, покуда среди лесных делянок перед глазами не появлялось это лесное жилище, похожее на дом дриады, лесной нимфы, или, если подойти более прозаично, на избу лесника.

Домик был похож и на сельскую корчму, затерявшуюся в густых лесах. Этот домик был целиком деревянным. Комнат в нем было очень много, но все были очень маленькие, словно монастырские кельи. Коридоры были такими узкими, что широкоплечие охотники с трудом могли в нем разойтись при встрече. Одному из них приходилось прижиматься к стене.