Плач к Небесам - Энн Райс Страница 89

Конечно, он боялся, но так боится и любой другой певец. Апотом, как говорил ему Гвидо, он моментально успокоится, едва услышит начальныетакты, и все будет совершенно замечательно.

Но когда он прошел вдоль боковой стены, а потом спустилсявниз, мимо хора мальчиков к передним перилам, то увидел внизу, в переднем рядуприхожан маленькую белокурую головку молодой женщины, склонившейся надпрограммкой. На ней было широкое платье из темной тафты.

Он тут же отвел взгляд. Невозможно, чтобы она была здесь вэтот вечер из всех прочих вечеров!. Но он снова посмотрел на нее, будтокакая-то беспощадная рука поворачивала его лицо. И увидел тонкие пряди мягкихкудрей, а потом незнакомка медленно подняла голову, и мгновение они смотрелипрямо в глаза друг другу.

Наверняка она помнит тот ужасный инцидент в доме графини,помнит его пьяное безрассудство, которое он сам никогда не забудет. Но ввыражении ее лица не читалось злости. Оно было задумчивым, почти мечтательным.

На него нахлынула горечь, отравляя всю соблазнительнуюкрасоту этого места, этого святилища, украшенного рядами огней и великиммножеством благоухающих цветов.

Тонио попытался взять себя в руки. Девушка первой отвелавзгляд и начала складывать маленькими ручками шуршащую бумагу, лежавшую у неена коленях. Он почувствовал, как мышцы напряглись, а затем медленно и полностьюрасслабились. Ему казалось, что боль омывает его, как вода.

Он мог думать только о том, что попал в ловушку. И о том,что шепот прихожан уже стих. Гвидо сел за клавесин, а музыканты маленькогооркестра подняли инструменты. «Я не смогу это сделать. Музыка — просто наборнепостижимых знаков», — сказал себе Тонио. И тут неожиданно грянула труба.

Он окинул взглядом открывавшееся перед ним пространство. Иначал петь.

Звуки взбирались ввысь, опускались и снова поднимались,слова вились безо всяких усилий, а свиток с нотами так и остался в рукенеразвернутым. И внезапно Тонио понял, что все хорошо.

Он не потерялся в этой музыке. Напротив, пел сильно икрасиво. И почувствовал первый, робкий прилив гордости.

* * *

Когда все кончилось, он понял, что это был маленький триумф.

Публике в церкви не разрешалось аплодировать, но шорох,кашель, шарканье ног стали едва различимыми сигналами безмерного одобрения. Ипо лицам людей это тоже было заметно. Когда Тонио последовал с остальнымикастратами к выходу из капеллы, он хотел одного: остаться наедине с Гвидо. Этапотребность была так сильна, что он едва мог вытерпеть поздравления, пожатиятеплых рук, Франческо, тихо шепнувшего ему, что Доменико заболел бы от зависти.

Ему было достаточно одной похвалы — объятий Гвидо. Всеостальное он знал и так и теперь досадовал на необходимость выслушивать все этипустые слова.

И тем не менее он вполне сознательно кинулся к потоку людей,выходивших из капеллы. И когда, как он и предполагал, в дверях появиласьсветловолосая девушка, он почувствовал, что его бросило в жар.

В жизни она была такой удивительной! В его воспоминаниях ееобраз стал уже стираться, терять свою яркость, и вдруг вот она перед ним,здесь, и ее золотистые волосы ниспадают вокруг изящной шеи, а глаза, бесконечносерьезные, мерцают глубокой синевой. Губы у незнакомки были слегка припухшими,сочными, он почти чувствовал их полноту, словно нажал на них пальцем, преждечем поцеловать. Взволнованный, смущенный, Тонио отвернулся.

Ее сопровождал какой-то пожилой синьор. Кто это, ее отец? Ипочему она не рассказала ему о том маленьком инциденте в обеденном зале? Почемуона не закричала?

Теперь она оказалась прямо перед ним, и, подняв голову, онснова встретился с ней глазами.

Не колеблясь, Тонио вежливо поклонился. А потом, в душесердясь на себя, снова отвел взгляд. Он впервые чувствовал себя сильным инесокрушимо спокойным, умиротворенным и теперь вдруг осознал, что из всехжизненных эмоций лишь печаль имеет такую привлекательность. И вот ее больше неосталось.

Маэстро Кавалла вышел вперед, хлопая в ладоши.

— Великолепно! — воскликнул он. — А мне-токазалось, что ты продвигаешься слишком быстро!

Потом Тонио увидел Гвидо, и счастье учителя было стольосязаемым, что у Тонио перехватило дыхание. Когда графиня Ламберта, обнявмаэстро, удалилась, он повернулся к Тонио и, ласково направляя его по коридору,собирался уже поцеловать, но предусмотрительно передумал.

— Что все-таки случилось с тобой там, наверху? Я думал,ты не начнешь. Ты меня напугал!

— Но я начал. И начал вовремя, — сказалТонио. — Не сердитесь на меня.

— Не сердиться? — Гвидо рассмеялся. — Разве явыгляжу сердитым? — Он порывисто обнял Тонио и отпустил. — Ты просточудо, — прошептал он.

Последние из гостей ушли, и входные двери уже закрывались,когда Тонио заметил, что маэстро Кавалла говорит с каким-то синьором.

Гвидо уже отворил свою дверь, но Тонио знал, что неудалится, пока не услышит то, что должен был сказать маэстро.

Но когда капельмейстер повернулся и направил своего гостя вих сторону, Тонио испытал потрясение. Он сразу понял, что это венецианец, ноответить на вопрос, откуда он это узнал, вряд ли смог бы.

А потом, когда уже поздно было отворачиваться, он увидел,что этот светловолосый, крепко сбитый молодой человек — не кто иной, какстарший сын Катрины, Джакомо Лизани.

Катрина предала его! Она не приехала сама, но прислала этогоюнца! Несмотря на то что Тонио хотелось сбежать, он тут же понял, что Джакомочувствует себя так же неловко, как он сам. Щеки юноши пылали, а бледно-голубыеглаза были опушены вниз.

И как же он изменился с того времени, как Тонио знавал егонеловким подростком, пылким студентом падуанского университета, который всевремя шушукался и пересмеивался со своим братом, пихая его локтем в ребра.

Теперь его лицо и шею покрывала еле заметная щетина. Онотвесил Тонио глубокий, церемониальный поклон. Похоже, груз ответственностисильно давил на него.

Маэстро представил его. Избежать общения было невозможно.Джакомо посмотрел прямо в глаза Тонио, а потом быстро отвел взгляд.

«Неужели я так отвратителен ему?» — холодно подумал Тонио.Но все его попытки представить себя глазами кузена медленно переросли вбессознательную, иррациональную враждебность. И в то же время он не мог невосхищаться тем, какую работу проделала над этим человеком, взрослеющиммужчиной, природа, работу, плоды которой ему не суждено было увидеть в техмногих и многих студентах, что стали теперь его единственной настоящей родней.

— Марк Антонио, — начал Джакомо. — Твой братКарло послал меня повидать тебя.