Эдгар По - Андрей Танасейчук Страница 9

Как бы там ни было, уже 18 августа Элизабет По открывала сезон в театре города Ричмонда. Судя по всему, и там успех сопутствовал ей. Но, как отмечают те, кто впоследствии изучал жизнь и карьеру актрисы, в ее выходах на сцену в этот период нередко случались перерывы: видимо, связаны они были с болезнью. Хорошо известно, что уже тогда миссис По была больна чахоткой и болезнь стремительно развивалась. Бедственным, безусловно, было и ее материальное положение. Этими печальными обстоятельствами, скорее всего, объясняется и тот факт, что уже 21 сентября театр устраивает бенефис в пользу актрисы. После 21 сентября следует длительный перерыв: по свидетельствам биографов, сезон в театре в 1810 году длился до 13 ноября, но на сцене актриса уже не появлялась.

В конце ноября или в начале декабря (точная дата не установлена) у Элизабет Арнольд По рождается девочка — ее третий ребенок, которой дали имя Розали. Это была младшая сестра поэта. Забегая вперед скажем, что ей в отличие от братьев была суждена долгая жизнь: она не только переживет их, но пройдет довольно продолжительный по меркам того времени земной путь — без малого шестьдесят четыре года. Хотя с Эдгаром они воспитывались в разных семьях, но в детстве и юности много общались и друг друга очень любили.

В январе Элизабет По уже в Чарльстоне, выступает в составе местной труппы «Плэсидз». Это событие можно считать своеобразным возвращением в прошлое: в ее составе актриса выступала в 1798 году, по сути, только начиная свою карьеру. И вот возвращение. Но возвращение это было наверняка печальным: она была больна и, видимо, знала, что болезнь ее смертельна, а на руках у нее были двое младенцев.

Тем не менее даже в таких, поистине катастрофических для молодой актрисы условиях «шоу продолжалось»: она не только отыграла сезон в составе труппы, но даже отправилась с ней (и с детьми на руках) на гастроли и летом (в июне и июле) выступала в Норфолке.

Свой последний сезон (и последние месяцы жизни) миссис По провела в Ричмонде. Сейчас едва ли мы сможем ответить на вопрос, что ее заставило вновь переменить город и труппу. Но факт остается фактом: с сентября по ноябрь 1811 года она играла в составе той же компании артистов, которую покинула в прошлом году. Состояние здоровья ухудшилось до крайности, на сцене она появлялась редко. В ее пользу труппа дала несколько бенефисов — чтобы поддержать несчастную материально. О бедственном положении актрисы стало известно в городе, ей помогали — не только коллеги «по цеху», актеры, но и местные дамы-благотворительницы.

В биографии поэта Герви Аллен рисует весьма душещипательную картину:

«Ее печальное и безысходное одиночество изредка нарушали визиты ричмондских гранд-дам и женщин попроще, которые после тщательного осмотра модных новинок миссис Филлипс поднимались — отчасти из сострадания, отчасти из любопытства — в убогую мансарду, приютившую умирающую актрису и ее детей».

Откуда взялась эта версия о «мансарде» над модным магазином некой миссис Филлипс, ответить смог бы только сам биограф. Но его давно нет на этом свете, а версия о магазине, увы, не подтверждается. Впрочем, не существует и иных достоверных сведений о последнем земном пристанище несчастной актрисы. Одни пишут, что ее последние дни прошли в комнате над третьеразрядной таверной «Старая индейская королева», другие сообщают о некоем постоялом дворе, номере в местной дешевой гостинице, о доме 22201/2 по Мэйн-стрит и т. д. Но, повторим, это лишь версии. В чем упомянутый биограф был совершенно прав, так это в том, что актрисе и ее детям сострадали, им помогали, и в комнату (где бы она ни располагалась), в которой умирала актриса, действительно шли люди и несли что могли: еду, какие-то деньги, а кто-то и просто доброе слово.

В этом смысле сделанный актрисой выбор (возможно, случайный) в пользу Ричмонда (а не, скажем, Нью-Йорка или Бостона) можно считать очень удачным. Едва ли в мегаполисе (и тем более в Новой Англии) у нее нашлись бы покровители и благотворители. Жизнь ее завершилась бы в куда более тяжелых условиях. Да и судьба детей наверняка была бы прискорбной.

Один из жителей города — современник событий — непосредственно наблюдал за происходящим и тогда же писал в письме своей родственнице:

«Ты спрашиваешь меня о модных нынче фасонах. Единственный „фасон“ доминирует у нас в этом сезоне — благотворительность. Ты, верно, помнишь миссис По — очень красивая женщина, — так вот, она теперь серьезно больна (к тому же рассорилась и рассталась с мужем) и сильно нуждается. Ее комната сейчас — самое популярное место в нашем городе. Теперь искусство поваров и сноровка сиделок соревнуются с деликатесами, что доставляют в ее жилище. Кое-что от этого модного поветрия достается и другим страждущим. Похвальная мода — хотел бы я, чтобы она продлилась подольше».

Трудно сказать, сбылось ли пожелание автора письма. Но он был прав в том, что местное общество, прежде всего в лице двух дам — миссис Аллан и миссис Маккензи, в самом деле взялось деятельно (можно сказать, даже самоотверженно — не боясь заразиться чахоткой) ухаживать за несчастной актрисой.

Едва ли справедливо утверждал Г. Аллен, что «по крайней своей бедности она была почти лишена врачебного ухода». Врачи приходили, дежурила сиделка, но что они могли противопоставить болезни, убивавшей женщину? Известно и о том, что дети актрисы находились под присмотром. Сьюзен Вайс, одна из ранних биографов писателя, основываясь на воспоминаниях собственной матери (та была чуть старше нашего героя, и ее дядя жил по соседству), утверждала, что за детьми присматривала няня — высокая статная ирландка с зычным голосом, сильным акцентом и в «большом белом капоре с лентами». Сейчас невозможно установить, кто ее нанял и как долго она надзирала за детьми, но биограф утверждает, что исполняла она свои обязанности ревностно и добросовестно. Правда, она же уверяла, что та поила детей смесью чая с джином — видимо, чтобы поменьше шумели.

А вот «деликатесы», видимо, действительно были. Но помочь в выздоровлении, конечно, не могли — слишком далеко зашел процесс в легких. Все эти фрукты, пирожные, цукаты, что приносили ей, — могла ли она порадоваться их вкусу, да просто ощутить его? Едва ли могли оценить их и дети — слишком были они малы для этого: старшему Эдгару еще не сравнялось и трех лет, а малышке Розали не исполнилось и года.

В последнем обстоятельстве, впрочем, был и свой «плюс», о котором, скорее всего, задумывалась и несчастная мать: какое счастье, что дети не осознавали происходящего. Тревожила ли ее их будущая судьба? Несомненно. Тем более что она все время находилась в сознании. Мать могла быть спокойна за своего первенца — тот жил у дедушки с бабушкой. А вот младшие… Но посмею предположить, что уходила она все-таки в относительном спокойствии: миссис Аллан и миссис Маккензи обещали взять заботу о ее детях на себя. Обе были богаты. Первая к тому же бездетна, но мечтала о ребенке. У второй были дети, и еще один малыш, право, не стал бы обузой.

К концу осени она была уже очень слаба, эта несчастная Элизабет Арнольд По.

Печальный итог. Она действительно не смогла составить счастья своим детям — вне зависимости от суждений мисс Холбрук. Не смогла она стать счастливой и сама. Но если по поводу детей она могла хоть на что-то надеяться, то надежд относительно себя у нее, конечно, не было.