Плач к Небесам - Энн Райс Страница 91

Письмо расплывалось у него перед глазами. Или это освещениебыло слишком тусклым? Он тысячу раз заклинал себя не говорить об этом ни однойживой душе, ни священнику на исповеди, никому вообще! Но он был бы простоидиотом, считая, что Гвидо ни о чем не догадался. Придерживая рукой пергамент,развернутый на столе, Тонио сидел внешне спокойно, но в то же время не мог нечувствовать всю тяжесть слов, которые Гвидо, медленно ходивший взад и вперед покомнате, так и не произнес.

Закончив чтение, Тонио целую вечность сидел неподвижно.

Потом перечитал письмо. А после этого поднес его к пламенисвечи и смотрел, как разгорается огонь, как трещит, съеживается и обращается впепел пергамент.

Гвидо молча наблюдал за ним.

Знакомая обстановка комнаты теперь казалась Тонио совершенночужой. Все чувства и эмоции покинули его. Он ощущал себя ничтожеством срединичтожеств. Он смотрел на Гвидо так, словно не знал, кто этот человек, хотятолько что с ним спорил, хотя вкус губ Гвидо еще оставался на его губах.

Он отвернулся, понимая, какое впечатление производитвыражение его лица на Гвидо. Но теперь он глядел в лицо своему брату. «Нет,отцу», — подумал он с мимолетной улыбкой. Отец, брат, а за всем этим —пропасть кромешной тьмы, которая была просто концом жизни.

А ведь стояло рождественское утро, и колокольный звонразливался по всему Неаполю. Чудесные звуки проникали сквозь стены, как ритмпульса. И все равно Тонио не мог больше ни чувствовать, ни переживать. Он нежелал больше ничего, кроме разве того, чтобы этот период его жизни пришел ксвоему неизбежному концу.

Почему он позволил себе забыть о том, что предстояло ему, освоей мести? Как он умудрился жить так, как живут другие, — испытыватьголод, жажду, любовную страсть?

Гвидо налил вина. Вложил бокал в правую руку Тонио. Ароматвинограда наполнил комнату, и Тонио, откинувшись на спинку стула, искосапосмотрел на письмо, превратившееся в пепел, и на еду, лежавшую нетронутой насеребряном блюде, как некий муляж.

Он женился на ней.

Женился на ней! Вот о чем говорилось в письме.

Благопристойном, простом, представлявшем собой немногимбольшее, чем официальное сообщение. Он женился на ней! Тонио до боли стиснулзубы, в глазах у него потемнело, и он ничего не видел вокруг. «Женился на женесвоего отца, женился на матери своего незаконнорожденного сына, женился на нейперед дожем, Советом, Сенатом, всеми знатными господами и дамами Венеции! Онженился на ней! И теперь он будет производить на свет сильных сыновей, моихмаленьких братьев!» Этих Джакомо, этих братьев, вечно недосягаемых братьев,словно сама идея братства не более чем фикция. Как будто частью ее являютсядругие — другие, идущие рука об руку. Волшебная иллюзия!

— Тонио, что бы то ни было, выброси это изголовы, — раздался за спиной мягкий, ненавязчивый голос Гвидо. —Выкини их всех из головы. Они готовы добраться за тридевять земель, чтобызарезать тебя. Не позволяй им.

— Ты брат мне? — прошептал Тонио. —Скажи, — он взял Гвидо за руку, — ты мой брат?

Гвидо, услышав эти слова, произнесенные с необычнымчувством, смог лишь смущенно кивнуть:

— Да.

Тонио встал и притянул Гвидо к себе, накрыв ладонью егогубы, словно говоря: «Молчи, молчи!», так, как сделала это она, накрыв ладоньюгубы Карло в трапезной, в ту последнюю ночь. Но Гвидо все же пытался сказать.

— Забудь, забудь их сейчас же.

— Да, на час, — ответил Тонио. — На день, нанеделю. Как бы мне этого хотелось, — прошептал он.

И все равно она была у него перед глазами — лежащая взловонной, темной спальне, забывшись пьяным сном, с восковым лицом, похожим намаску смерти, издавая нечеловеческие стоны. А потом он представил себевенецианский дом — все эти залы, комнаты, огромную гостиную — залитым светом,наполненным людьми, таким, о каком он всегда мечтал, и мать была в егообъятиях, и это он спас ее! «Он оскопил тебя, чтобы спасти ее. И теперь она необречена, а обречен ты, и это ты в темной комнате, из которой нет выхода, а онаиз нее вышла!»

— Ох, если бы я только мог вытащить эту боль из твоейголовы, — как никогда ласково проговорил Гвидо, сжимая руками вискиТонио. — Если бы я только мог достать ее оттуда...

— Но ты можешь, можешь, и ты делаешь это так, как несмог бы никто другой, — ответил Тонио.

Они поженились.

Поженились. «А маленькая Франческа Лизани прижимается крешетке монастыря, чтобы посмотреть на меня. Моя нареченная, моя невеста».Поженились. Он увидел, как его мать, глядя на него снизу вверх от своеготуалетного столика, неожиданно откинула назад гриву черных волос и рассмеялась.

«Танцует ли она, поет ли она, надевает ли на шею жемчужныеожерелья? А за длинным обеденным столом, наверное, сидит множество гостей? Иесть ли у нее теперь ухажер? И что, по ее мнению, случилось с ее сыном? Чемуона верит?»

Он поцеловал полуоткрытые губы Гвидо медленно, с чувством.Потом сжал руки учителя, выпустил их и отступил назад. «Никогда, — подумалон, — никогда ты не узнаешь, что случилось, и что должно случиться, и каккоротко время, что мы будем вместе, этот краткий миг, который и есть жизнь».

* * *

На рассвете он проснулся и написал Катрине ответ.

«В кладовых моего отца на первом этаже нашего дома былонесколько старых, но все еще отличных шпаг. Пожалуйста, узнайте у моего брата, могули я получить это оружие и может ли он переслать мне его в любое удобное длянего время. Если же он пожелает прислать мне какую-нибудь шпагу, котораяпринадлежала нашему отцу, я буду также глубоко признателен ему за это».

Подписавшись под письмом и запечатав его, он сел у окна истал смотреть, как утренний свет постепенно заливает маленький дворик. Это былмедленный, безмолвный спектакль, всегда наполнявший Тонио бесконечным покоем.Сначала под арками проявились лишь сумрачные силуэты деревьев, потом светвспыхнул пятнами, и стало возможным разглядеть отдельные веточки и листья.Последним появился цвет. Так наступило утро, и дом задышал, завибрировал, какгигантский инструмент, звучащий благодаря трубам в стенах огромной церкви.

Боль ушла.

Смятение улеглось. Он смотрел на гладкое, как маска, лицоспящего Гвидо и, неожиданно для себя запев вполголоса гимн, который исполнялночью в капелле, подумал: «Ты сделал мне этот маленький подарок, Джакомо. Покаты не приехал, я и не знал, как сильно люблю все это».