Плач к Небесам - Энн Райс Страница 96

Он помнил, что, сгорая от нетерпения, пошел за этимчеловеком вверх по широкой главной лестнице, а затем вдоль длинного коридора докаких-то двойных дверей. Слуга поднес свечу к канделябру, а затем Тонио осталсяв тускло освещенном помещении один.

Красивая часовня была полна удивительных мелких деталей.Повсюду посверкивало золото, в любимом неаполитанцами стиле, арки с офортами,колонны с каннелюрами, мерцающие арабески вдоль окон и потолков. Похожие наживых людей статуи были одеты в настоящие атлас и бархат, а покрывало на алтареукрашено драгоценными камнями.

Тонио молча двинулся по проходу меж скамей, опустился наколени на бархатную подушечку у ограждения и сложил ладони, словно собралсямолиться.

Над ним подрагивали в тусклом освещении настенные росписи, иему казалось совершенно невозможным, что это та девушка нарисовала такиеогромные и великолепные фигуры: Деву Марию, поднимающуюся в небеса, ангелов сизогнутыми дугой крыльями, седовласых святых.

Крепкие, сильные фигуры выглядели полными жизни, и, глядя наних, он почувствовал прилив любви к девушке-художнице, представил себе, чтооказался рядом с ней и в разгар какой-то негромкой и страстной беседы смогуслышать, услышать наконец ее голос. Ах, если бы ему удалось когда-нибудьприблизиться к ней во время танцев, то он и вправду услышал бы ее голос, когдаона сказала бы что-нибудь своему партнеру! Темные волосы Девы Марии над егоголовой волнами ниспадали мадонне на плечи, овал ее лица был безупречен,ресницы приопущены. Неужели эту роспись сделала столь молодая художница? Емувдруг показалось, что это слишком трудная задача для любого мастера. Он закрылглаза. Опустил голову на правую руку.

Поток нахлынувших эмоций испугал его. Он вдруг почувствовалсебя несчастным, у него возникла потребность объяснить Гвидо, почему он пришелсюда.

— Я люблю только тебя, — прошептал он.

Ослабевший от вина, совершенно разбитый, он побрел от алтаряк дверям.

Если бы он не наткнулся на какую-то кушетку в маленькойгостиной наверху, то ему стало бы совсем плохо.

Тонио лег на кушетку и закрыл глаза. Отчетливо услышал голосматери: «Мне нужно было убежать с бродячей оперой». И заснул.

* * *

Когда он проснулся, было тихо. Конечно, званый вечер ужедавно закончился. Быстро поднявшись, Тонио вышел на лестницу. Скорее всего,Гвидо в ярости. Может, он даже уехал домой один.

Внизу в огромных залах осталось лишь несколько гостей, иповсюду двигались слуги, собирая салфетки и бокалы на серебряные подносы. Ввоздухе пахло табаком, а одинокий человек за клавесином, любитель, игралкакую-то душевную мелодию.

Трое оставшихся скрипачей болтали друг с другом. Увидевсреди них Франческо, Тонио бросился к нему вниз по лестнице.

— Ты видел Гвидо? — спросил он. — Он уехалдомой?

Франческо, вынужденный играть почти всю ночь, заметно устали в первый момент, кажется, не понял, о чем его спрашивают.

— Он, наверное, сердится на меня, Франческо. Я заснул.Думаю, он искал меня, — объяснил Тонио.

И тут Франческо улыбнулся.

— Он не будет сердиться на тебя, — сказал онстранным доверительным шепотом.

Потом осторожно положил скрипку в футляр и, захлопнувкрышку, встал. Но, увидев, что Тонио глядит на него с полным недоумением, сноваулыбнулся и многозначительно посмотрел на лестницу, ведущую на верхний этаж.

Тонио подался вперед, словно пытаясь услышать невысказанное.Франческо снова показал глазами наверх.

— Он с графиней, — шепнул он в концеконцов. — Так что жди.

Какое-то время Тонио просто смотрел на Франческо. Онсмотрел, как тот собирает ноты, как прощается с остальными. Как уходит.

Оставшись один на пороге огромного пустого зала, он словнозаново пережил их короткий разговор и под его впечатлением медленно приблизилсяк лестнице.

И сказал себе: «Это неправда. Ерунда какая. Наверное, я нетак понял».

Конечно, Франческо не мог знать, что они с Гвидо —любовники. Никто этого не знал.

Но, оказавшись в начале темного коридора на верхнем этаже,Тонио почувствовал, как его трясет.

Он прислонился к стене. Голова снова кружилась, и неожиданноему захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Но всеравно он стоял неподвижно.

Ждать ему пришлось недолго.

В другом конце коридора отворилась дверь, и в потоке света,хлынувшем на ковер с цветочным узором, показались графиня и Гвидо. Пухленькая,маленькая графиня по-прежнему была в изысканном бальном платье, но теперьтемные волосы свободно ниспадали ей на плечи. Гвидо, нежно обернувшись к ней,наклонился, поцеловал ее и раскланялся.

Их силуэты нечетко просматривались в полутьме. Графиня ушла,и вместе с ней пропал свет. А Гвидо двинулся к лестничной площадке.

Тонио безмолвно смотрел на приближающийся неясный силуэт.

Но когда он увидел выражение лица учителя и их глаза встретились,у него не осталось больше ни малейшего сомнения.

Он плакал. Плакал навзрыд, как ребенок, не в силах смиритьсяс тем, что происходило. Гвидо обманул его. Гвидо намеренно причинил ему боль. Иесли вначале он высказал учителю много гневных слов, это была лишь паническая,отчаянная попытка утаить боль этого ужасного момента.

А теперь Гвидо говорил с ним обычным холодным ровнымголосом, не объясняя ничего! А чего он, собственно, ожидал? Извинений или дажелжи? Но учитель сказал, что предупреждал его. Что он будет встречаться сженщинами, где и когда представится возможность. И что это не имеет никакогоотношения к любви, которая их связывает.

— О-о-о, но ты выставил меня идиотом! — прошепталТонио. Мысли у него путались, и он не мог проследить за последовательностьюобвинений.

— Как это выставил тебя идиотом? Ты думаешь, я не люблютебя? Тонио, ты — моя жизнь!

Но Гвидо не просил прошения, не раскаивался. Не обещалпокончить с этим. Лишь повторял своим низким голосом одни и те же слова.

— Это случилось только сегодня ночью или это уже былоне раз? О, это уже было не раз.

Гвидо не отвечал. Стоял молча, сложив на груди руки и глядяна Тонио с таким видом, словно намеренно отгораживался от него и не понимал,какую боль ему причинил.

— Но тогда как давно это продолжается? Когда этоначалось? — кричал Тонио. — Когда меня стало для тебя недостаточно?

— Недостаточно? Ты для меня — весь мир, — мягкосказал Гвидо.