Армадэль. Том 2 - Уилки Коллинз Страница 13

При слабом состоянии моего здоровья я не могу вести продолжительную корреспонденцию. Я должна постараться предупредить все возражения, какие вы можете сделать, и сказать все в моём настоящем письме. В случае — который я не желаю считать возможным — если вы откажетесь исполнить просьбу, я буду считать моею обязанностью к моей дочери разъяснить это неприятное дело. Если я не получу от вас удовлетворительного известия с первой почтой, я буду принуждена сказать моему мужу, что случившиеся обстоятельства дают нам право осведомиться относительно репутации поручительницы мисс Гуильт. А когда он спросит меня, на чём я основываюсь, я попрошу его обратиться к вам.

Покорная к услугам вашим

Анна Мильрой».

В таких выражениях жена майора сбросила маску и дала возможность своей жертве увидеть ловушку, в которую она поймала её. Доверие Аллэна к добросовестности миссис Мильрой было так искренно, что её письмо просто изумило его. Он смутно видел, что был обманут каким-то образом и что участие миссис Мильрой к нему было совсем не таким, каким казалось. Угроза обратиться к майору, на что с женским неведением мужских натур миссис Мильрой полагалась, чтобы произвести эффект, было единственным местом в письме, которое Аллэн прочитал с удовольствием: оно облегчало положение.

«Если будет ссора, — думал он, — по крайней мере, будет легче иметь дело с мужчиной».

Твёрдый в своём намерении защитить несчастную женщину, тайну которой, как полагал, узнал, Аллэн сел писать извинение жене майора.

«Аллэн Армадэль чрезвычайно сожалеет, что оскорбил миссис Мильрой. Он не имел никакого намерения оскорбить миссис Мильрой. Он остаётся искренно преданным миссис Мильрой». Никогда обычная краткость Аллэна в корреспонденции не оказывала ему лучшей услуги, как теперь. Умей он искуснее владеть пером, дал бы своей неприятельнице более сильное оружие против себя, чем то, которое она уже имела.

Через день угроза миссис Мильрой осуществилась в виде письма от её мужа. Майор писал не так официально, как его жена, но его вопросы были очень конкретны.

«Коттедж, Торп-Эмброз. Пятница, июля и, 1851.

(Секретное)

Милостивый государь, когда вы удостоили меня посещением несколько дней назад, вы задали вопрос, относившийся к гувернантке моей дочери, мисс Гуильт, который в то время показался мне странен и, если вы помните, вызвал даже минутное замешательство.

Сегодня утром моё внимание опять обратили на мисс Гуильт таким образом, что это вызвало во мне величайшее удивление. Проще сказать, миссис Мильрой сообщила мне, что мисс Гуильт вызвала к себе подозрение тем, что обманула нас ложной аттестацией. Когда я выразил своё удивление при таком необыкновенном известии и попросил разъяснения, меня удивили ещё более, сказав, чтобы я обратился за всеми подробностями к мистеру Армадэлю. Напрасно я просил более подробных объяснений от миссис Мильрой, она упорно молчит и просит меня обратиться к вам.

Вынужден такими необыкновенными обстоятельствами задать вам некоторые вопросы, на которые, я уверен, насколько знаю вас, вы будете отвечать откровенно.

Я прошу позволения рассказать, во-первых, подтверждаете вы или отвергаете уверения миссис Мильрой, что узнали подробности, относящиеся к мисс Гуильт или к её поручительнице, подробности, совершенно мне неизвестные? Во-вторых, если вы подтвердите уверения миссис Мильрой, я желаю знать, как вы узнали эти подробности? В-третьих и в последних, я прошу вас сообщить, в чём состоят эти подробности?

Если необходимо объяснить причину этих вопросов, — что я охотно допускаю из уважения к вам, — я прошу вас вспомнить, что мисс Гуильт поручена в моём доме самая важная задача — воспитание нашей дочери, и, по словам миссис Мильрой, вы можете сказать мне, достойна ли мисс Гуильт исполнять эту обязанность.

Мне остаётся только прибавить, что до сих пор ничего не случилось, вызвавшего хоть малейшее подозрение ни к гувернантке нашей дочери, ни к её поручительнице, поэтому я не обращусь к мисс Гуильт за объяснением до тех пор, пока не получу вашего ответа, которого ожидаю со следующей почтой.

Искренно вам преданный

Дэвид Мильрой».

Это откровенное письмо тотчас рассеяло тревожные мысли Аллэна, он увидел, в какую ловушку попал. Миссис Мильрой поставила его перед необходимостью выбирать одно их двух: или сделать себя виноватым, отказавшись отвечать на вопросы её мужа, или оправдать себя, взвалив вину на женщину, прямо признавшись майору, что его жена обманула его. В этой затруднительной ситуации Аллэн действовал по обыкновению без всякой нерешительности. Слово, данное им миссис Мильрой сохранить в тайне их переписку, все ещё связывало его, хотя она подло употребила это во зло, и намерение Аллэна осталось неизменным: ни под каким видом не выдавать мисс Гуильт.

«Может быть, я поступил как дурак, — думал он, — но я не нарушу моего слова и не подам повод выгнать на все четыре стороны эту несчастную женщину».

Он написал майору так же коротко и просто, как писал его жене. Аллэн сообщал о своём нежелании обмануть ожидание друга и соседа, если бы это зависело от него. Но в этом случае он не имел другого выбора. На вопросы майора он не мог отвечать. Он не умел искусно объясняться и надеялся, что его извинят в том, что он выражается таким образом и не скажет ничего больше.

В понедельник пришёл ответ майора Мильроя, закончивший переписку.

«Коттедж, Торп-Эмброз. Воскресенье.

Ваш отказ отвечать на мои вопросы, не сопровождаемый дальше ни малейшим извинением подобного поступка, можно истолковать только таким образом. Кроме того, он подтверждает справедливость уверений миссис Мильрой и набрасывает тень на репутацию гувернантки моей дочери. Из чувства справедливости к особе, живущей в моём доме и не подавшей мне никакой причины не доверять ей, я теперь покажу нашу переписку мисс Гуильт и повторю ей разговор, который я имел об этом с миссис Мильрой, в присутствии миссис Мильрой.

Ещё слово о наших будущих отношениях, и я закончу. Мои представления о некоторых предметах, наверно, могут назваться теперь представлениями человека старого покроя. В моё время мы держались кодекса чести, по которому сообразовывали наши поступки. Согласно этому кодексу, если мужчина разузнавал секретно дела женщины, не будучи её мужем, отцом или братом, он брал на себя ответственность оправдать своё поведение в глазах других; а если он уклонялся от этой ответственности, то отказывался от звания джентльмена. Весьма возможно, что этот старинный образ мыслей уже не существует более; но в мои лета уже поздно принимать более современные воззрения. Я чрезвычайно желаю, понимая то, что мы живём в такой стране и в такое время, когда понятие о чести приняло полицейский характер, выражаться очень умеренно в этом последнем случае общения с вами. Позвольте мне только заметить, что наши представления о поведении, приличном джентльмену, совершенно расходятся, и позвольте мне поэтому просить вас считать себя впредь незнакомым с моим семейством и со мной.