Дымка. Черный Красавчик - Виль Джемс Страница 66

Старый Капитан умолк, тяжело вздыхая. Я ждал, пока он снова заговорит.

– В одно осеннее утро, – начал он, – перед рассветом наш полк стоял в полном боевом порядке. Неизвестно было, выступим мы или нет, но люди были наготове подле лошадей, ожидая только приказа. По мере того как становилось светлее, среди офицеров стало заметно возбуждение, и день еще не наступил, как мы услышали пальбу неприятеля. В эту минуту к нам подъехал офицер и приказал людям садиться на коней. В одно мгновение все вскочили в седла, и лошади готовы были ринуться вперед при малейшем прикосновении своих седоков; но мы все были так приучены, что не двигались с места в ожидании приказа и только нетерпеливо покусывали удила.

Мой хозяин стоял во главе боевой линии. Он поправил выбившуюся прядь моей гривы и, трепля меня по шее, сказал: «Ну, будет денек нам с тобой, красавец мой Баярд! Что ж? Мы не ударим с тобой лицом в грязь». Он в это утро ласкал меня более чем когда-либо; рука его нежно гладила мою шею, но мысли его были где-то далеко. Я чувствовал себя очень счастливым и гордо выгибал шею, но стоял как вкопанный, отлично понимая настроение хозяина и зная, когда надо было быть веселым, когда серьезным.

Рассказывать все, что случилось в тот день, я не стану; я расскажу только о последней атаке. Дело было в лощине, под самым жарким огнем неприятеля. Мы, лошади, уже хорошо свыклись с ружейной пальбой, с грохотом пушек, но никогда еще мы не бывали под таким огнем. Справа, слева, впереди, отовсюду сыпались ядра, свистели пули. Много людей пало в этот день, много лошадей свалилось, сбрасывая с себя седоков. Не одна бедная лошадь попалась нам, дико скачущая вперед без седока. Ряды то и дело редели, но мы тем плотнее смыкались, тем бешенее скакали, чем ближе становились неприятельские пушки, окутанные белым дымом, ежеминутно прорезываемым полосками огня.

Мой господин, высоко подняв правую руку, звал товарищей вперед, и вдруг пуля прожужжала около моей головы и попала в него. Я почувствовал, как он зашатался, сабля выпала из его правой руки, из левой выскользнула узда, и он упал назад. Другие всадники проскакали мимо нас; меня увлекло вместе с ними, и я невольно оставил своего хозяина позади, лежащим на земле.

Я хотел удержаться подле него, но это оказалось невозможным. Итак, я остался один, без хозяина, среди ужасной резни! Вот когда страх овладел мною. Я бросился, как другие лошади без седоков, в ряды скачущих и старался скакать с ними, но солдаты саблями отгоняли меня. Случилось, что под одним солдатом была убита лошадь, он вскочил на меня, и мы понеслись дальше. Но вскоре остатки нашей конницы, видя невозможность борьбы, стали отступать. Были лошади настолько тяжело раненные, что они не могли двигаться, истекая кровью; другие старались идти на трех ногах, а некоторые становились на передние ноги, волоча за собой раздробленные задние ноги. Я никогда не забуду их раздирающих криков и молящих взоров, устремленных на тех, кто проезжал мимо, оставляя их на произвол судьбы.

После сражения принесли раненых людей в лагерь и стали хоронить умерших.

– Неужели раненых лошадей оставили на поле сражения? – спросил я.

– Нет, полковой ветеринар обходил поле, и тех, кого можно было спасти, увозили оттуда и лечили, а безнадежных тут же убивали. Из каждых четырех лошадей в нашем полку осталось в живых не больше одной.

Никогда я больше не видал моего господина. Кажется, он был убит наповал. После того сражения я был и в других битвах, и раз пуля ранила меня, но слегка. Когда я выздоровел, то вернулся домой, в Англию.

– Отчего же люди так хвалят войну? – спросил я.

– Кто так говорит, – отвечал Капитан, – тот никогда не был на войне. В мирное время, конечно, людей забавляют парады и смотры, но когда тысячи человеческих и лошадиных жизней гибнут, когда столько же остается калек на всю жизнь, нельзя смотреть на войну без ужаса!

– Из-за чего же воевали? – спросил я опять.

– Этого я не сумею тебе сказать. Что может лошадь знать об этом?

Я не встречал лучшего человека, чем мой хозяин Джери Баркер. Он был добр и любил правду во всем, не менее нашего славного Джона Манли; к тому же нрав у него был такой веселый и добродушный, что вряд ли кто мог с ним повздорить. Он очень любил напевать разные песенки. Я помню, в одной из них говорилось о том, чтобы отец и мать, сестра и брат – все члены семьи – принимались дружно за общее дело. И так поступала семья Джери Бартера. Гарри, сын его, знал уже конюшенное дело не хуже взрослого и всегда помогал отцу. Бывало, утром к нам являлись Полли и девочка; они чистили подушки и мягкие стенки коляски, протирали боковые стекла, между тем как Джери чистил и мыл нас на дворе, а Гарри приводил сбрую в порядок. Сколько было смеху и шуток в это время! Нам становилось весело, и мы готовы были гораздо лучше работать, чем если бы слышали брань и ссоры.

Джери терпеть не мог праздного шатания и напрасной траты времени; он дорого ценил ранние утренние часы, говоря, что потерянного утра потом во весь день не вернешь, как ни спеши. Поэтому ничто не раздражало его так, как требование седоков нагнать скорой ездой потерянное ими без всякой нужды время.

Один раз к нам подошли два молодых человека, которые вышли из трактира. Вид у них был странный, и они куда-то страшно торопились.

– Эй, извозчик! – крикнул один из них. – Мы запоздали, вези нас скорее на вокзал Виктории. Надо поспеть к часовому поезду. На чай получишь, если поддашь хорошенько пару.

– Пару поддавать я не стану, господа, – отвечал Джери, – а свезу вас, если угодно, обыкновенной рысью. На чай мне не нужно получать.

– Пожалуйте ко мне! – закричал сосед наш на бирже, извозчик Лари. – Уж я доставлю вас вовремя, не извольте беспокоиться.

Он поспешно отворил дверцы и посадил молодых людей в свой экипаж.

– Он считает грехом шибко ездить, – прибавил он, лукаво подмигнув в сторону Джери.

С этими словами Лари хлестнул свою заморенную лошадь и покатил во всю прыть. Джери потрепал мою шею, сказав:

– Деньгами такую езду не окупишь, Джек, мой старый друг, как ты думаешь?

Хотя вообще он и не допускал слишком быстрой езды, однако бывали случаи, когда и Джери отступал от своих правил. Так, например, я помню следующий случай: мы стояли на бирже, ожидая седока, как вдруг один господин с тяжелым дорожным мешком поскользнулся на апельсинной корке, валявшейся на мостовой, и упал со всего размаху.

Джери бросился к нему на помощь. Падение было такое сильное, что господина оглушило, и его с трудом отвели в соседнюю лавку.

Джери вернулся на биржу; но, когда его позвали к лавке минут через десять, он тотчас подъехал туда.

– Можете ли вы меня довезти до Юго-Восточного вокзала? – спросил молодой человек, которого Джери поднял с мостовой. – Такая досада, что я поскользнулся и расшибся, – продолжал он, – теперь, пожалуй, опоздаю на поезд, а мне крайне нужно попасть на него! Если можете доставить меня вовремя, я готов заплатить сверх таксы, что хотите.