Гаугразский пленник - Яна Дубинянская Страница 17

Монитор замутился, смывая мамино лицо. Диагональ моей связилки — два с половиной, а у мамы новая модель, миниатюризированная, там всего полтора. В таком размере не особенно разглядишь чье-то выражение лица. Вот почему по связилке так удобно врать.

На самом деле у меня, разумеется, есть планы.

Аннигилятор в моей комнате работает нормально, но после его экстренного запуска в режиме генеральной уборки она малость изменилась, я даже не ожидала. Могучий сексодром превратился в скромную чистенькую кровать без единой пушинки; один за другим приказали долго жить разбросанные по стоялкам старые комбы — вместе с зеленой конусилью, которая, оказывается, уже успела отходить положенный часоминимум; дисковый шкаф засверкал изнутри пестротой коралловой экосистемы, а персонал… Впрочем, персонал все равно надо будет выключить.

Но сначала я вошла с него во внутреннюю бытовую сеть и запустила полную чистку интерьерной программы. Скачивала я ее, помнится, часа три. Вытирать, конечно, быстрее, но тоже занимает какое-то время. Главное — делать это в открытом режиме. Обхохочешься, честное слово!

Глядя, как, не прекращая заниматься делом, они одна за другой исчезают со стен и потолка — удивленные парочки из «Камасутры».

А серебряный артефакт я все-таки повесила на монитор, как и советовал Роб. Не в ухо же его цеплять и не на связилку, в самом деле! Он тяжелый.

Единственное живое пятно в чисто убранной комнате. В отличие от некоторых я точно знаю, что вернусь.

Мы вернемся.

Музыканты смолкли, и дребезжащий старческий голос Каралар-вана под аккомпанемент столь же дребезжащих, чуть расстроенных струн завел длинную историю о волшебнице Мейне, возлюбленной славного Тизрит-вана, оставившего ради нее свою жену перед Могучим, прекрасную Галибу-ани. Преступной земной любовью Мейна прогневила Матерь Могучего, и в гневе та прокляла ее смертью всех до единого сыновей, но волшебница, бессильная перед небесным проклятием, все же сумела сделать так, чтобы каждый ее сын успел перед уходом на пир Могучего оставить по себе потомство… В этом месте легенды Мильям всегда плакала.

Но сегодня знакомые слова проплывали мимо, будто облака над вершиной Ала-Вана, не останавливаясь, ничего не задевая в душе. Может быть, оттого, что постарел Каралар-ван. Или из-за того, что давно начала болеть голова под чересчур тесным обручем, а нельзя было не только его снять, но и вообще пошевельнуться. Или тут что-то другое?…

Не оборачиваясь, одним движением глаз Мильям покосилась на подругу. Ахсаб сидела очень прямо и настолько неподвижно, что на ее плече приостановилась отдохнуть большая прозрачнокрылая стрекоза; под взглядом Мильям она тут же взмыла в небо. Лицо Ахсаб под паутинкой покрывала казалось серебряным, как тяжелые подвески, ниспадающие ниже плеч, и широченный пояс, который плотно охватывал ее стан, начинаясь под самой грудью. Серебряная статуя в мареновом платье, пурпурной накидке и высокой остроконечной шапочке сосредоточенно слушала старинную свадебную легенду. И тоже, наверное, — остро почувствовала Мильям, — не слышала, не понимала, не принимала ни слова…

Жених Ахсаб выглядел таким юным, что даже не верилось в его посвящение оружием. Под огромной, не по размеру, папахой — огромные виноградины глаз, посередине смешной вздернутый носик, а над пухлыми губами шевелились от легкого ветерка почти-усы, похожие на пушок на голове младенца. Селение, откуда он был родом, располагалось очень далеко, чуть ли не в двух днях пути, на склоне восточного зубца Кири-Гава. И она, Мильям, скорее всего никогда больше не увидит Ахсаб.

Зато сама Ахсаб увидит многое. Новое, удивительное, ни на что не похожее. В том далеком селении даже виноград выращивают другой, розовый и длинный, словно девичьи пальцы. Разводят коней ростом с большую собаку, которые умеют взбираться на самые неприступные скалы. Там есть водопад — не маленький, в полчеловеческого роста, как ступени на ручье Азру, а высоченный, ниспадающий чуть ли не с самой вершины зубца. У подножия того водопада купаются влюбленные, а в полнолуние там находят драгоценные камни…

Обо всем этом Мильям и другим девушкам невеста Ахсаб рассказала вчера, во время ночного обряда девичьих проводов. А ей самой красочно описал чудеса родного края нареченный, вот этот самый, со смешными усами. Он остановился в селении на пути с границы и, присмотрев себе невесту, собрался жениться тут же, не совершая двойного пути, так делают многие мужчины, ведь война не ждет, на границе необходим каждый воин, а жениховы дары можно завезти обратной дорогой, если, конечно, невестина родня согласится принять на веру его слово.

Этот юноша умел произносить слова так, что их принимали на веру. И покорил надменную Ахсаб, наверное, именно своими рассказами — чем же еще? Ведь она, первая дочь в семье, могла выбирать…

Но сейчас Ахсаб страшно. Она уже не уверена, что хочет купаться под водопадом с этим почти незнакомым юношей — в далеком, чужом селении. Где все, даже виноград и низкорослые лошади, далекое и чужое, где не будет ни близких, ни подруг, и муж тоже уйдет на войну, едва зачав первенца, а она останется — совсем одна… Неподвижная статуя мертвенно-бледного серебра под прозрачным покрывалом.

…А Мильям бы не боялась.

Она повела бровями, пытаясь сдвинуть обруч со лба: конечно, ничего не получилось, даже наоборот, он еще сильнее врезался в кожу. Этой осенью следующей в селении будет ее свадьба, сказал вчера Хас.

Когда ушли к Могучему Харсун и Айдабек, отец и Сурген, а теперь вот Избек — восемнадцатилетний Хас остался старшим мужчиной в семье. Он вернулся в селение с вестью о гибели брата: тело Избека было уничтожено каким-то жутким глобальим оружием, и вдова похоронила на кладбище воинов лишь амулет с прядью его волос. А заодно, не откладывая, Хас сделал и другие дела, положенные в обязанность мужчине, покинувшему ненадолго границу.

Через неделю состоится договоренная им свадьба Мильям. И первый сын Мильям родится неделей позже третьего сына Хаса — если, конечно, Матери Могучего будет угодно точно выдержать сроки.

Родится здесь же, в их селении, и отцом его будет Темирен, тучный и медлительный юноша, которого, кажется, совсем недавно близнецы Нузмет и Асалан подстерегли и сбросили в ручей Азру. Мильям тогда смеялась вместе с братьями до острых иголок в животе, она отлично помнит. А вот как он ушел на посвящение оружием и когда вернулся — даже не заметила… Она вообще не замечала его — пока Хас, на секунду задержав на сестре взгляд своих пронзительных, будто клинок, глаз, не бросил: «Готовь покрывало к свадьбе. Ты — нареченная Темирен-вана». И все. Хас никогда не тратил попусту лишних слов.

Каралар-ван кончил рассказывать, с неимоверным облегчением бросил инструмент на руки своему очередному мальчику и потянулся за чашей кумыса. Заиграли музыканты, и Мильям, не сразу сообразив, что именно они играют, замешкалась, вышла на середину подворка позже всех, когда другие подружки невесты уже встали спина к спине для девичьего танца. По головам прошелестел — или показалось? — неодобрительный ропот. Сделав первый же шаг, она споткнулась, выбилась из ритма… Украдкой взглянула в сторону самой широкой циновки, на которой сидели немногочисленные мужчины со всех окрестных селений, по разным причинам оказавшиеся нынче дома. Напоролась на вороненый клинок глаз Хаса. Поймала и тут же отпустила взгляд Темирена… так и не успев понять какой.