Счастливое недоразумение - Дженет Маллани Страница 22

Я беру его за руку и веду из парка в направлении Мейфэра.

— Мы идем в дом, пользующийся дурной славой? — интересуется Бирсфорд.

— Нет-нет. — Мы то и дело задерживаемся поприветствовать знакомых. Я останавливаюсь у книжного магазина. — Думаю, тут мы сможем кое-что найти.

Владелец магазина распахивает дверь и приглашает нас внутрь, радостно потирая руки. Он предлагает показать нам гравюры с классической стариной, это звучит многообещающе, но оказывается изображением каких-то развалин. Опершись локтем на прилавок, я склоняю хозяина к откровенному мужскому разговору:

— Картины для джентльменов, сэр!

— Конечно, сэр. — Он подмигивает.

И открывает папку с картинками охоты на лис.

— Вы неправильно меня поняли, — смущаюсь я. — Нам нужно что-то вроде того, что выставлено в витрине… э-э… раздетые нимфы.

— Превосходно, сэр, превосходно! — Хозяин ныряет под прилавок и появляется с другой папкой. — Очень художественно! Красоты женских форм в изящных и разнообразных деталях.

Бирсфорд некоторое время разглядывает исключительно непристойную сценку в турецком гареме.

— Все детали? Я прошу лупу.

Бирсфорд склоняется над картинкой.

— Невероятно. Посмотри, что этот тип делает. Никогда бы не подумал, что это возможно. Но, Шад, я не могу разглядеть, знаешь, там все… заштриховано.

Я, в свою очередь, беру лупу и обнаруживаю, что он прав. Бирсфорд тем временем перелистывает гравюры, отбирая, какие купить, и обсуждает, как их переплести в том, подходящий для его библиотеки.

С нелегким чувством, что моя попытка обучить Бирсфорда возымеет неприятные последствия (вполне вероятно, что он предпочтет уединенное развлечение с новой книгой удовольствиям в супружеской постели), я веду его в свой клуб, где мы вкушаем говядину и пиво, а потом я прошу подать бумагу и перо.

Бирсфорд удивленно следит за мной.

— Ты отлично рисуешь, Шад.

— Я научился во флоте.

Появляется один из вышколенных официантов клуба, и я прикрываю листок. Когда он уходит, забрав грязные тарелки, я вручаю свою работу Бирсфорду.

— Никогда не видел ничего подобного, — хмурится он.

— Знаю. Подожди, ты держишь рисунок вверх ногами, хотя все зависит от того, где ты находишься.

— Я не уверен… — Бирсфорд качает головой. — Я должен выучить это наизусть.

— Ты действительно думаешь, что Энн обрадуется, если ты явишься к ней в постель с картой?

Он тщательно складывает мой рисунок и прячет в карман:

— Она не позволяет мне оставлять горящие свечи.

После признания Энн я совершенно растеряна. Я бы с удовольствием проехалась верхом, чтобы проветрить голову, но хотя дождь теперь не такой сильный, земля мокрая и скользкая, кроме того, сначала я обещала поехать с Шадом. Энн уезжает, облегченная признанием, улыбающаяся, возбужденная перспективой нашей предполагаемой поездки. Сегодня пятница, и от Энн ждут исполнения супружеских обязанностей, но потом ей предстоит двухдневный отпуск.

Сверху я слышу два юных голоса, повторяющих уроки, это возвращает меня к моим школьным годам. Свободная спальня превращена в импровизированную классную комнату. Заглянув в дверь, я вижу за столом Эмилию и Джона, перед ними раскрытые книги. Сьюзен Прайс что-то шьет у камина.

Эмилия, похоже, взяла на себя обязанности учителя и сейчас подводит восхитительно краткий итог правления Генриха VIII.

— Он был самым злым королем, — говорит она. — У него было много жен, некоторые из них тоже были очень злые, и ему пришлось их казнить, но он основал англиканскую церковь, так что все было хорошо.

Я не хочу прерывать урок, поэтому бреду в свою спальню и переодеваюсь, стараясь не обращать внимания на Уидерс. Пока я обдумываю, как провести остаток дня, приносят записки и приглашения.

Во-первых, записка от миссис Шиллингтон, которая приглашает меня составить ей компанию во время дневных визитов; записка от Шада, он сообщает, что проведет день с Бирсфордом и, вероятно, вернется поздно; записка от Энн, которая, должно быть, получила такое же известие от своего мужа и приглашает меня пообедать с ней.

Раздраженная, что мой туалет не подходит для визитов, я снова переодеваюсь. К тому времени, когда я снова спускаюсь вниз, серебряный поднос в холле переполнен приглашениями, а Робертс открывает дверь перед миссис Шиллингтон.

— Дорогая! — Она берет мои руки в свои. — Брак явно пошел вам на пользу. Вы потрясающе выглядите.

— Думаю, дело в платье.

— Чепуха! Мне не терпится послушать свежие сплетни, моя дочь приболела, и я пару дней не выезжала, но теперь она носится по дому, как юный дикарь, думаю, ей лучше, хотя она все еще покрыта ужасными пятнами. Ну, кого мы навестим сначала?

— Я должна посетить родителей. — Надеюсь, в моем голосе достаточно энтузиазма.

— Конечно! — Она улыбается, словно я сделала самое заманчивое предложение в мире. Ее хорошее настроение передается мне, и я уже не так боюсь навестить родственников и даже жду этого. Надеюсь только, что моя мать не слишком часто обращалась за помощью к бутылке кордиала.

Мэрианн нежно пожимает мне руку, и мы садимся в ее карету.

— Потом мы заедем в шляпный магазин, — замечает она, и я с внутренним стоном вспоминаю чудище, которое подарила мне Энн. Поскольку это подарок моей лучшей подруги, шляпу хоть раз придется надеть, но после этого я отдам ее Уидерс, которая, вероятно, продаст ее, и слава Богу.

Когда мы входим в гостиную матери, я замечаю, что приобретен еще один модный предмет мебели — стол с мраморной столешницей (думаю, это раскрашенное дерево) и позолоченными когтистыми ножками. Я не знаю, что хуже: отвратительная новизна этого стола или антикварный мрак мебели Шада, которая теперь принадлежит и мне.

— Шарлотта, миссис Шиллингтон! — возглашает с дивана мама. — Вы застали меня в самом плачевном состоянии. И только потому, что ты моя единственная дочь, и я не видела тебя со дня твоего бракосочетания, я поднимаюсь с ложа болезни.

Меня подмывает сказать, что она прекрасно выглядит, но вместо этого я бормочу сожаление, что ей нехорошо.

Взмахнув носовым платком, она, словно неумелый фокусник, вытаскивает из корсажа письмо:

— Прочитай это ужасное послание.

Я бросаю на Мэрианн извиняющийся взгляд. Письмо от Генри, оно не из тех, какими хочется делиться с гостями, поэтому я не стала читать его вслух.

Мэрианн с улыбкой объявляет, что, поскольку моя мать нездорова, она возьмет на себя труд разливать чай и сама пошлет лакея за кипятком.

Я разворачиваю письмо Генри и нахожу чудовищные ошибки, зачеркивания, путаные мысли и общую пустоту. У него ужасный почерк, и мне потребовалось некоторое время, чтобы добраться до конца. Как обычно, длинный пересказ неудачных событий и неожиданных расходов заканчивается просьбой авансом выслать содержание за следующий квартал, поскольку это обычная причина писем Генри. Я не удивлена. Однако в письме есть еще кое-что и другое.