Не горюй! - Мэриан Кайз Страница 28

Впрочем, ни один из них не походил на Адама. Обычно они больше напоминали беднягу Джима.

Это был неуклюжий и тощий парень, который круглый год ходил в черном.

Даже в разгар лета он носил длинное черное пальто, которое было ему слишком велико, и огромные черные ботинки. Он красил свои густые волосы в черный цвет и никогда не смотрел тебе в глаза. Говорил он мало, а уж если заговаривал, то только на одну тему — о способах самоубийства. Или рассказывал о никому не известных музыкальных группах, дружно покончивших жизнь самоубийством.

Однажды он поздоровался со мной и мило улыбнулся. Я уже решила, что была к нему несправедлива, но позже выяснилось, что он просто был пьян в хлам.

В драных внутренних карманах своего черного пальто он постоянно носил экземпляры бестселлеров «Страх и ненависть в Лос-Анджелесе» и «Американский псих». Он мечтал присоединиться к какой-нибудь музыкальной группе и покончить с собой в восемнадцать лет.

Хотя мне казалось, что он отодвинул дату своего самоубийства, потому что восемнадцать ему исполнилось перед Рождеством, а я не слышала, чтобы он умер, так как в противном случае я бы обязательно об этом узнала.

Хелен его люто ненавидела.

Он звонил ей постоянно, и маме вечно приходилось врать, что Хелен нет дома. Обычно она говорила: «Нет, Хелен куда-то пропала, наверное, напилась», а Хелен тем временем стояла в холле, трагически заламывая руки, и шептала: «Скажи ему, что я умерла».

Мама вешала трубку и начинала кричать на Хелен:

— Я не стану больше врать из-за тебя! Не хочу брать такой грех на душу. Почему бы тебе с ним не поговорить? Он славный парень.

— Он придурок, — отвечала Хелен.

— Он просто робкий, — возражала мама.

— Он придурок, — настаивала Хелен, повысив голос.

На праздник святого Валентина и в день рождения Хелен посыльный приносил хотя бы один букет черных роз. По почте приходили самодельные открытки с детальным изображением разбитых сердец или единственной красной слезинкой. Весьма символично.

Было время, когда он постоянно торчал на нашей кухне и разговаривал с мамой. Все в том же черном пальто. Мама стала его лучшим другом. И его единственным союзником в попытке завоевать сердце Хелен.

Надо сказать, большинство поклонников Хелен проводили куда больше времени с мамой, чем с Хелен.

Папа его ненавидел. Возможно, даже больше, чем сама Хелен.

Я думаю, Джим его разочаровал.

Отец так истомился по мужской компании, что готов был подружиться даже с Джимом, тем более что он стал постоянным предметом в нашей кухне, вроде стиральной машины или холодильника.

Однажды папа пришел домой и обнаружил Джима на кухне вместе с мамой (Хелен немедленно удалилась в свою комнату, едва услышала, что Джим в доме). Папа сел рядом и попытался разговорить Джима.

— Ты видел вчерашний матч? — спросил он.

Джим тупо смотрел на отца. Он и слова-то такого не знал.

На том все и кончилось. Теперь папа считает Джима совершенно никчемным.

Он даже однажды сказал, что лучше бы Джим перестал лишь болтать насчет самоубийства, а приступил к делу.

Мама же говорила, что Джим славный, если узнать его получше. И что грех поощрять кого-то совершить самоубийство.

Казалось, Джим постоянно находится в доме. Когда я приезжала из Лондона, он обязательно сидел, ссутулившись, за кухонным столом. Вид у него был трагический. Но я всегда с ним здоровалась. Старалась быть вежливой.

Даже если он меня полностью игнорировал.

Я потом выяснила, почему он меня игнорировал.

На второй день после моего возвращения из Лондона прозвенел дверной звонок, я открыла дверь и увидела на пороге длинное черное пальто, увенчанное шапкой взлохмаченных волос. Я не знала, к кому он пришел, но мамы дома не было, поэтому я позвала Хелен:

— Хелен, Джим пришел!

Хелен спустилась по лестнице со слегка изумленным видом.

— А, привет, Конор, — сказала она мрачному юноше на ступеньках. Потом повернулась ко мне. — А где Джим? — спросила она.

— Ну… вот. Разве это не он? — удивилась я, показывая на юношу в черном пальто.

— Это не Джим, это Конор. Я уже почти год не видела Джима. Ты можешь войти, Конор, — без намека на вежливость сказала она. — Да, кстати, это моя сестра Клэр. Она вернулась из Лондона, потому что ее бросил муж.

— Чтоб тебе пусто было!

Провожая Конора в гостиную, Хелен зло прошипела:

— Я от него весь последний месяц бегаю.

Гореть ей в аду — в этом не было никакого сомнения.

Но по крайней мере это объясняло, почему Джим игнорировал меня, когда я говорила: «Привет, Джим». Потому что это был вовсе не Джим. Но выглядел он как его близнец.

Теперь каждый раз при виде Джима я говорила: «Привет, Конор». И снова ошибалась. Его звали Уильям. Но он был точной копией Джима и Конора.

Так или иначе, Адам даже отдаленно не напоминал Джима и его клонов.

Красивый, умный, презентабельный… ну, вы понимаете, совершенно нормальный. Он был относительно воспитан, не выглядел так, будто рассыплется в пыль, если на него попадет солнечный луч, и явно был способен на большее, чем таращиться остекленевшими глазами на Хелен и пускать слюни.

После того как мы пожали друг другу руки, он вежливо обратился к маме:

— Давайте я помогу вам накрыть на стол.

Мама совсем опешила. И не только от предложения помощи, что само по себе было редкостью. Она пришла в недоумение от самой идеи накрывания стола.

Видите ли, в нашем доме люди привыкли сами заботиться о себе и есть перед телевизором, а не за столом.

— Гм… ничего, Адам, спасибо. Я все сделаю сама, — пробормотала мама и, кажется, сама удивилась своим словам. — Вы сегодня кстати, — заметила она с девичьим кокетством и тут же смутилась. — Клэр приготовила для всех нас ужин.

— Да, я слышал, что Клэр прекрасно готовит, — сказал он и улыбнулся мне, вогнав в краску. «Ему не стоило мне так улыбаться, пока я сливаю воду из макарон, — подумала я, возясь с ошпаренной рукой. — Интересно, кто сказал ему, что я хорошо готовлю? Готова голову дать на отсечение, что это была не Хелен».

Может быть, он просто хотел сделать мне приятное… В конце концов, что в этом особенного?

— Ладно, дамы и господа, займите свои места для вечернего представления, — сказала я, имея в виду, что ужин готов.

Адам засмеялся.

Стыдно признаться, но мне это польстило.

После небольшой суматохи и перестановки стульев все расселись.

За столом Адам выглядел потрясающе. Стул под ним казался крошечным, а он сам большим и очень красивым.