Синдром Фауста - Джоэль Данн Страница 31

Роза была и осталась для меня реликтом прошлого, давно ушедшего. В послевоенной реальности она застряла совершенно случайно. Была отголоском эпохи парижского Мулен Ружа, а не Голливуда. Европейского вкуса, а не американского стандарта.

Назвать ее властной было бы нельзя. Но ее всепоглощающая и обостренная любовь к Руди действовала на него парализующе. Он обожал мать. Отношения между ними были такими ласковыми и нежными, что подозрительная Абби даже спросила у меня как-то, не кроется ли за этим еще что-то? Я отругал ее, и она отстала.

В жизни Руди Абби появилась лишь после того, как его отношения с Лолой стали намного серьезней. Шатенка с голубыми глазами и низким голосом, Лола напоминала, женщин с ренуаровских полотен. Жила она вместе с трехлетним сыном в муниципальном доме для людей с небольшим достатком. Такую же квартиру получила после смерти своего старичка и Роза. Ту, что принадлежала ему, забрали его дети. Роза не стала ни спорить, ни судиться. Это было не в ее духе.

Лола пела в том же ночном клубе, где Руди играл на своем кларнете. Как и мы с ним, она бежала со своей родины – Кубы. Ее муж, сообщили ей власти, покончил с собой в застенках команданте [12]Кастро. Вот тогда-то она и решила бежать.

Ни внешностью своей, ни манерами Лола нисколько не напоминала Розу. Ей вообще были свойственны более отрывистые, трагические тона. Возможно, поэтому ее роман с Руди оказался таким бурным.

– С ней я теряю голову, – признавался мне Руди.

То же могла бы сказать и Лола. Когда она смотрела на Руди, в ее глазах накипали слезы. Я сам это видел. Как-то Руди признался, что той глубины и бесконечности секса, который он познал с Лолой, он никогда больше и ни с кем не испытывал. Они были созданы друг для друга. Если он был рядом, Лола никого не видела. Если появлялась она – все вокруг переставало существовать для него. Они словно радировали друг другу на только им понятном языке телепатии. Общались на тех волнах, которые обычные люди не способны воспринять. А находясь рядом, покидали землю и уносились туда, куда дорога открыта лишь избранным.

Я лично уверен, что такой накал люди долго выдержать не могут. Он, конечно, до безумия обостряет чувства, но когда-нибудь приедается, как острая приправа в одном и том же блюде.

Когда Руди переехал к Лоле, Роза позвала меня к себе.

– Чарли, – сказала она мне, – то, что я делаю, – преступление. Но ведь иначе они погубят себя оба. От любви или от разочарования – какая разница?

Роза теряла сына и не могла этого допустить. Уже потом, перед своим исчезновением, Лола рассказала мне о своем разговоре с ней.

– Девочка, – сказала ей Роза, – вы оба беспомощны, как дети. Ты хочешь всю жизнь петь в своем «Бризе»? Или чтобы он так и не вырос из своего кларнета? Тебе нужен сильный мужчина, а ему – сильная женщина.

Лола стала плакать. Роза обняла ее и тоже заплакала:

– Я боюсь за тебя, за него, за твоего ребенка, за ваших возможных детей. Ты представляешь, чем все это кончится через пять-десять лет? Вы возненавидите друг друга…

С ее стороны это была исповедь, признание в совершенном грехе. Возможно, поэтому это так подействовало на верующую душу Лолы.

– Я знаю, я – ведьма, разлучница, бесчувственная тварь! – сквозь слезы твердила Роза. – И никогда себе этого не прощу. Но пойми – нет на свете ненависти чудовищней, чем та, что приходит на смену любви. В ней пепел разочарования. А под ним – раскаленные угли: укоры, упреки, боль…

Когда Лола исчезла, Руди не мог найти себе места. Он ходил из угла в угол и рыдал в голос. Но я не мог избавиться от ощущения, что он оплакивает не Лолу, а свою мечту. Тогда я и призвал на помощь Абби. К тому времени каждому из нас было ясно, что мы противопоказаны друг другу. И она, и я хорошо знали, чего мы хотим и чего не допустим в другом.

Руди ей понравился. Абби импонировали его мягкость, своего рода застенчивость, нерешительность. Она чувствовала себя скульптором, в руки которому попал добротный материал. Надо было только поработать и изваять скульптуру по своему вкусу. Конечно же, она не горела страстью. Но знают ли такие натуры вообще, что такое страсть?

Через день после того, как я привел Руди в больницу, она заявила мне со свойственной ей прямотой рационализма:

– Он мне подходит. Я прощу тебе за него твое свинство. Но ты должен сказать мне, как я должна с ним себя вести?

– Лечь с ним в постель и быть ласковой. Ты сумеешь?

Она прожгла меня взглядом своих серо-голубых глаз и прошипела:

– Какая же ты все-таки скотина…

Если отношения между двоими ухудшаются, они сразу начинают обвинять друг друга, хотя, за редким исключением, одинаково виноваты оба. Ведь хочется оправдаться перед самим собой, а раз так – свалить ответственность на другого.

Руди нравились моя решительность, умение сдерживать чувства и порывы. Когда надо было принять решение, я, в отличие от него, не металась, впадая в панику, не искала чьих-то советов, а, спокойно обдумав и взвесив все обстоятельства, находила наиболее правильный и подходящий случаю вариант. Сомнения и колебания не в состоянии предотвратить неизбежное: они лишь увеличивают ненужный риск.

Когда мы поженились, Руди целый год потратил на прослушивания: тешил себя надеждой, что получит в конце концов место дирижера. Возвращался он всегда разбитый, больной и отчаявшийся. С таким же успехом, утешая, говорила я ему, ты бы мог хотеть стать миллионером или сенатором. Для престижной карьеры у Руди не было ни толстокожести дипломата и политика, ни мужества бойца, готового стоять насмерть.

Как раз в это время я узнала, что в университете Докторант, занимающийся музыкальным фольклором, может получить неплохую стипендию. И я решила, что он должен попробовать. У нас уже была Джессика, и денег, которые Руди получал поначалу, конечно, не могло хватать. Несколько лет нам пришлось жить за счет накоплений моей семьи. Но в более далекой перспективе более удачной мысли и в голову не могло прийти.

Нужно отдать Руди должное – со своими университетскими обязанностями он освоился довольно быстро. Вначале это даже подогревало его тщеславие: ведь впереди была заветная должность профессора… И только Чарли, как черный ворон, каркал при встречах:

– Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, Абби! Роешь яму, в которую сама же когда-нибудь упадешь.

Но я иронически улыбалась в ответ.

– Прибереги свои советы для себя, – говорила я ему. – Думаю, ты в них нуждаешься больше, чем мы.

Ссорились мы с Руди крайне редко. У меня всегда хватало терпения переубедить его, когда он заблуждался. И как бы ни велико было вначале его сопротивление, со временем он воспринимал мою точку зрения как нечто само собой разумеющееся. Такое разделение ролей в семье – один подталкивает, а другой идет вперед по проложенному маршруту – уверенно действовало до злополучной аварии. Потом – все рухнуло.