Обольщение красотой - Шерри Томас Страница 38

— Мне кажется любопытным, что она не выглядит рассерженной, — сказал он. — Ты заметила, что с момента приезда она словно витает в облаках? Она огорчена, печальна, но не сердита.

Милли задумалась на минуту, затем покачала головой. Не потому, что она была не согласна с мужем, а потому, что с момента возвращения она никого не замечала, кроме Фица.

Раздался стук в дверь кабинета, и Венеция проскользнула внутрь.

— Извините, что заставила вас ждать. Ко мне зашла Хелена. Не представляю, почему она так беспокоится обо мне. Лучше бы она побеспокоилась о самой себе.

Милли всматривалась в ее лицо, пытаясь найти подтверждение словам Фица, но ничего не обнаружила, кроме превалирующей над всем мрачности.

Фиц освободил свой стул.

— Садись, Венеция.

Он встал позади стула Милли, положив руки на его спинку. Она пожалела, что сидит так прямо. Было бы приятно слегка откинуться назад и почувствовать, как его пальцы касаются затылка.

Венеция села.

— Во время плавания я обнаружила среди своих вещей жакет Хелены. Не знаю, когда его сунули в мой чемодан, но, поскольку он не подходит мне по размеру, я отложила его в сторону. Вчера вечером, ложась спать, я вспомнила о жакете, вытащила его из своего гардероба и обнаружила вот это.

Она положила на письменный стол листок бумаги. Письмо. Милли взяла его и поднесла к глазам, Фиц читал через ее плечо. С каждой строчкой сердце Милли падало все ниже.

Фиц отошел к окну.

— Подписи нет, но он упоминает в письме о своей книге и доме своей матери, — нарушила тягостное молчание Милли. — Это устраняет все сомнения.

— Даже не знаю, что я испытываю: облегчение, что теперь мы все знаем, или огорчение, которое не выразишь словами, — сказала Венеция. — Видимо, я все еще надеялась, что наши опасения серьезно преувеличены.

Милли посмотрела на мужа. Он стоял, скрестив руки на груди, с бесстрастным выражением.

— Что нам делать, Фиц? — спросила Венеция.

— Я подумаю об этом, — отозвался он. — Ты неважно выглядишь, Венеция. Отправляйся в постель. Тебе нужно хорошо выспаться. Позволь мне самому побеспокоиться обо всем.

Милли пристальнее вгляделась в золовку. Порой ей требовалось время, чтобы разглядеть что-нибудь, помимо ее красоты, особенно после разлуки. У Венеции был такой вид, словно ее подташнивает.

Венеция встала и тускло улыбнулась.

— Это из-за рыбы, съеденной за обедом. Кажется, она не пошла мне на пользу.

— Но ты почти ничего не ела, — указал Фиц.

— Может, послать за доктором? — предложила Милли.

— Нет, не надо! — Венеция помедлила, словно удивленная своей горячностью, и смягчила голос: — Едва ли небольшое несварение желудка может служить основанием для тревоги. Я уже приняла пару таблеток соды. Вы не успеете оглянуться, как со мной все будет в порядке.

Она вышла. Фиц сел на стул, который она освободила.

— Вам тоже пора ложиться, леди Фиц, — сказал он. — Уже поздно, и ты только что вернулась из долгого путешествия.

— Может, и долгого, но едва ли утомительного. — Тем не менее она поднялась на ноги. Они были женаты достаточно долго, чтобы она поняла, что он хочет остаться один. — Ты куда-нибудь собираешься?

— Возможно.

Наверное, чтобы нанести визит какой-нибудь даме. Что ж, она привыкла к этому, сказала себе Милли. Пожалуй, так даже лучше. Зачем рисковать дружбой, которая устраивает их обоих?

— В таком случае спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он не смотрел на нее, снова углубившись в письмо Эндрю Мартина.

Милли позволила себе еще секунду задержать взгляд на муже, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Проклятье, Фиц! — Гастингс согнулся вдвое, схватившись за живот. — Ты бы хоть предупредил.

Фиц помассировал костяшки пальцев. Удар в живот Гастингса не причинил ему боли, в отличие от удара в лицо. У этого типа чугунный череп.

— Ты получил по заслугам. Ведь ты знал, что это Эндрю Мартин, не так ли? Но ничего не сказал мне.

Гастингс со стоном выпрямился.

— Как ты догадался?

— По вашим лицам, когда вы прогуливались в саду. Было ясно как день, что у тебя есть какая-то власть над ней.

Фицу следовало разобраться с Гастингсом раньше, но решения относительно «Кресуэл энд Грейвс» не могли ждать дольше. И потом, общество Милли было таким приятным, что он все время откладывал свой уход из дома. Непостижимо. Ведь она его жена, и он может наслаждаться ее обществом, сколько пожелает.

Поморщившись, Гастингс подошел к кофейному подносу, который принесли незадолго до этого.

— Я рассказал тебе достаточно.

Он протянул Фицу чашку кофе. Тот принял ее как предложение мира.

— Ты позволил нам надеяться, дурья твоя башка. Если моя сестра рискует своим будущим ради какого-то негодяя, я не хочу тратить свое время, молясь, что я ошибся. Мне нужно знать всю правду, чтобы действовать без тени сомнений.

— Что ты собираешься делать?

— Нельзя сказать, что у меня большой выбор, верно?

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Фиц покачал головой.

— Последнее, что мне нужно, это привести с собой одного из ее отвергнутых поклонников.

— Я не один из ее поклонников, — заявил Гастингс тоном мальчишки, застигнутого с рукой в банке с печеньем. — Я никогда не ухаживал за ней.

— Только потому, что ты слишком гордый.

Гастингс мог обманывать весь остальной мир, но для Фица он был открытой книгой.

— Отстань. — Гастингс осторожно потрогал щеку, на которой кулак Фица отставил заметный синяк. — И почему ты меня так хорошо знаешь?

— Потому что я твой друг.

— Если ты скажешь хоть слово своей сестре…

— Я ничего не говорил ей в течение тринадцати лет. С какой стати начинать сейчас? — Он поставил чашку с кофе. — Мне пора.

— Передай Мартину мой привет, хорошо?

— Непременно. Он его надолго запомнит.

Венеция откинула одеяло и встала с кровати. Она могла бы и дальше лежать без сна, ворочаясь в постели, если бы не болезненные ощущения вокруг сосков, ставших непривычно чувствительными. Ей и раньше приходилось жить с разбитым сердцем, но на этот раз ее мучения дополнились приступами тошноты, не имевшими ничего общего с любовными страданиями.

И она ужасно устала. Несмотря на рой мыслей, кружившихся у нее в голове, она уснула, поднявшись к себе после пятичасового чая. Странно, учитывая, что она не имела привычки спать днем, тем более в такое неподходящее время.