Уже и больные замуж повыходили - Лидия Сычева Страница 4

А он прямо стонет:

— Так курить охота, мочи никакой нету!

Но я-то понимаю, что он по лестнице вниз, где курилка определена, сам уже не спустится, не дойдет. «Ладно, — говорю, — пошли, Саш, доведу».

Спустила его. Гляжу, а там же полутьма, и в ней фигуры мечутся. Крики, шум. И вроде как моего кума, Петьку, милиция держит. А он кричит: «Пустите, я буду охрану сейчас бить!» Понятно, что кум пьяный. И мне так жалко его стало! Думаю: заберет его милиция, накатают бумагу в администрацию, и выкинут Петьку с работы. Потому как у нас все-таки деньги платят, и немалые по нашим местам — организация наша с электричеством связана. Устроиться сюда тяжело, а вылететь в один момент можно.

Подошла я к милиционерам, стала их уговаривать — Отдайте вы мне кума, ради бога!

А они и держать его особо не стали:

— Да бери ты его, он нам и даром не нужен!

Я кума подхватила под руку и вроде как культурно веду его, уговариваю. А он рычит и матом кроет по-черному. Вывела его на свет и охнула: у кума глаз подбитый, заплыл, морда в крови, рукав у рубашки оторван… А Петька, видя мое сочувствие, как рванется от меня с диким воплем:

— Пусти, я охрану буду бить! — И снова во тьму кинулся, где его милиция держала.

Думаю: пропади ты пропадом! Кто ты мне — муж, брат?! Есть у тебя баба, пусть за тобой и смотрит.

Вернулась я наверх и спрашиваю у Вальки Дешевой — она у нас все знает: че оно там было?

А вышло вот что. Одна профура помогала перед праздником нашим мужикам набирать на компьютере какие-то бумажки и здорово задурила им головы. И кто-то из слесарей достал ей на вечер пригласительный, а потом нашелся еще один дурак, электрик, который тоже дал билет. Она и приди на Новый год со своим мужем, а тут уже эти два кавалера ее встречают. Но она на их ухаживания ноль эмоций, а обратила внимание на кума Петра (он, когда морда у него не побитая, очень даже интересно смотрится). Ну и стала ему подмигивать, юбкой крутить, завлекать, на белый танец пригласила. А тетка Нюра, она у нас завкадрами, за этой профурой и раньше наблюдала. Улучила минуту и говорит ей: «Брось Петьку, за тобой тут и так целая шайка ходит». Но профура была сильно навеселе, не стерпела этих ужасных оскорблений, размахнулась и хлобысть тетку Нюру по морде! А кум Петька, он вообще-то за справедливость, его эта ситуация возмутила, и он стал укорять свою даму сердца за бескультурный поступок и заступаться за тетку Нюру. И до того дозаступался, что даже вроде бы и замахнулся на даму. И тут на него как кинулась целая шобла — муж профуры и два ее кавалера, которые пригласительные добывали. Как стали они Петьку колотить, кто-то охрану вызвал, охрана — разнимать, и тут, опять же, куму больше всех досталось. В общем, пошла потеха…

Жалко кума, конечно. Но это сражение я как-то пропустила, не видала лично. А Лариску-тамаду побили при мне. Девка — сейчас таких и нету — шкаф платяной. Сто двадцать килограмм веса, пьет все подряд, здоровьем пышет, сила страшная. Ну и сообразительная она, находчивая, потому ее и ставят застолье вести. И вот, суть да дело, в ходе тостов она возьми и вспрыгни Ваньке-монтажнику на коленки — номер, что ли, какой это был, никто и понять ничего не успел. А Люська, Ванькина жена, куда-то выходила. Возвращается, видит картину — Лариска у Ваньки на коленках. Ну Люська не стала разбираться что тут и как, она схватила со стола пивную бутылку пластиковую (на полтора литра) и как шмякнет по башке тамаду! Та и свалилась под стол. Ее быстро вынесли, а Люська с Ванькой тоже домой засобирались.

Я говорю Вальке Дешевой:

— Пошли домой, че тут делать, уже час ночи. Повеселились и хватит, тем более тамады теперь нету.

А она:

— Ты иди, а я еще побуду.

Ладно, я пошла; я-то все ее помыслы на раз секу: столы ломятся, харчей останется страшно много, у Вальки потому и план готов — сумку деликатесами набить и тогда свои сто пятьдесят рублей она полностью оправдывает (бутылку-то она еще при мне вынесла).

В общем, ушла я во втором часу, а Вальку таки в эту ночь побили. Пострадала она, можно сказать, дуриком. Кум Петька стоял в коридоре и рассказывал мужикам, как он боролся за справедливость. И в кульминационный момент Валька шла мимо, несла поднос с деликатесами — шейка там, буженина, карбонат, шинка. И тут кум Петька как маханул кулаком в сторону, Валька так и влипла в стенку и подносом накрылась…

Такая вот гульба вышла — в итоге три бабы побитые: тетка Нюра, тамада и Валька Дешевая. Плюс кум Петро с расквашенным носом и заплывшим глазом. И все из-за любовных отношений, в основном, пострадали. А я — вот не поверите — такая счастливая! Потому как пришла одна. Ни за кого мне сердце рвать не надо: напьется он или не напьется, прыгнет ли на него какая баба иль нет, встрянет он в какую драку или мимо пройдет. Первый такой Новый год в моей жизни был спокойный. Такое добро — одна. Так что, бабы, не бойтесь, мы без них проживем! Они пусть без нас попробуют…

Одна наша женщина долго не могла найти счастья в личной жизни. А женщина, между прочим, была из себя видная, славянской внешности, белокурая, со всеми прелестями в наличии. А одевалась — вообще закачаешься! Дама из высшего света. Хотя происходила она из деревенских. И потому характер у нее был золотой! Опять же, работящая, скромная. В общем, все при ней. Да, еще забыла сказать, без вредных привычек — не курит, не пьет (вино на день рождения или шампанское на Новый год считать не будем). Я почему говорю «без вредных привычек», раньше это требование к мужчинам в брачных объявлениях выставлялось, а теперь и женщины, которые «для серьезных отношений», про себя обязательно указывают — «б/п». Мол, мы — путевые. Потому как нынче есть дамы, которые смолят американский самосад и пьют для тонуса китайскую чачу, и природный мужик в таком милом обществе вянет и желтеет, как огурец под радиацией, и, конечно, не каждый на такой «экстрим» рискнет. Вот…

А наша Николавна всю жизнь проработала учительницей; и в начале трудового пути она, как и все дети сталинского времени, была «идейной», корпела в университете, получала повышенную стипендию, потом поехала по комсомольской путевке в глухомань, где Макар телят не пас. Здесь некоторое время ее жизни прошло в заботах о повышении успеваемости вверенных ей ребятишек. Выходить же замуж было абсолютно не за кого — спившаяся пустыня, однако ж природа требовала свое, и она по-роковому влюбилась в женатого агронома из соседнего колхоза и ухитрилась так тихо от него родить, что вся округа была в недоумении: кто отец? Николавна же стойко молчала, а агроном вполне мог работать разведчиком во вражеском государстве; в общем, народ пошумел, поколобродил, да и затих.

А Николавна все равно внешности оставалась выдающейся и на августовской конференции в районе сидела во втором ряду и сияла голубыми очами, которые от перенесенных страданий стали еще глубже и выразительней. А в президиуме на почетном месте находился инструктор ЦК комсомола из Москвы, которого командировали на два дня в глубинку для поднятия местного энтузиазма и окунания в жизнь. Сахарной внешности он был — номенклатура же столичная! И углядел он Николавну и так за два дня ее обработал, что она прям голову потеряла. Ну он ее увез в Москву и зарегистрировал законный брак.