Искушение Марии д'Авалос - Виктория Хэммонд Страница 43

— Да, и я их одобряю, потому что никто больше не накормит бедняков и не поможет больным и умирающим. Но благотворительность только отвлекает внимание от главной проблемы. В таких действиях было бы меньше необходимости, если бы свершилась справедливость и всего лишь небольшая часть богатства Неаполя перекочевала в карманы простых людей. Но нет, те из нас, у которых денег гораздо больше, чем им требуется, склонны и дальше набивать себе карманы, и…

— Ну же, Федериго, будь до конца честным, — перебил его дядя Оливьеро. — Тебе гораздо интереснее развлекаться со своими друзьями, нежели пачкать руки, помогая беднякам. Ты притворяешься, будто тебе отвратительны средства, с помощью которых твоя семья удерживает свои привилегии и богатство, однако именно они позволяют вести праздную жизнь, полную развлечений, которая так тебе нравится.

— Ты попал в яблочко, Оливьеро, — сказала Мадделена, кивая в знак согласия. Она предостерегающе взглянула на сына. — А теперь послушай меня, Федериго, и хорошо запомни мои слова. Твоим друзьям и братьям вполне подходит такое времяпровождение, как игра в карты и попойки, поскольку они готовятся в военные. Но тебя обучали юриспруденции, которую, к твоему стыду, ты не практикуешь. Ты должен оглядеться по сторонам, так как от тебя ждут, что ты будешь участвовать в управлении этим королевством, и мы с твоим отцом не допустим, чтобы ты позорил имя Карафа. Что бы ни говорили о нас на улицах, в благородном обществе Карафа — по-прежнему самое почитаемое семейство в Неаполе.

— Когда-то мы действительно были почитаемым семейством, но это было пятьдесят лет тому назад, — спокойно возразил Федериго, переводя взгляд с матери на отца. — Сравни наше тогдашнее положение с тем, в котором мы позволили себе оказаться теперь.

— Уволь нас от твоих адвокатских уловок в споре, — сухо произнесла Мадделена. — Мы выслушаем то, что ты хочешь сказать, когда сам найдешь лучшее применение тому, чему тебя учили.

— Нет, пусть говорит, — не согласился с ней отец. — Мне весьма интересно послушать. Хотя он и проводит время в праздности, если еще может мыслить, то, возможно, не совсем потерян для нас.

— Размышления — это то, чем я теперь занят, отец. Мои мысли могут тебе не понравиться. Меня удручает вот что. Пятьдесят лет назад твой отец, а мой дед, и дед Марии оказали сопротивление испанцам. Карафа и д’Авалос возглавили тогда восстание. И они провалили планы испанцев ввести в Неаполе инквизицию. В те дни Карафа были заодно с народом Неаполя. Неаполитанцы нас почитали. В конце концов, разве наш брак с Марией не способ скрепить былой союз, который помешал испанцам осуществить до конца свою тиранию? Почему же Карафа не могут снова занять такую позицию?

Мария смотрела на мужа с выражением раненого оленя в глазах. Она знала, что их семьи были союзниками и вместе делали историю, но то, как Федериго небрежно отозвался об их браке, оскорбило ее веру в их любовь. Его слова заставили ее на минуту усомниться в чистоте и силе этой любви. Он любит ее, потому что она д’Авалос? А если так, любит ли он ее вообще? Федериго поймал ее взгляд. Он смотрел на нее с такой нежностью, будто просил не принимать его слова близко к сердцу, и сразу же все в мире встало на свои места.

— Я не позволю тебе так говорить в этом доме! — прикрикнула на сына Мадделена. — Это не только опасно, но и в полной мере выдает твое невежество в вопросах управления. — Она подняла руку, призывая к молчанию, когда Федериго открыл было рот. — Тихо! Ты представить себе не можешь, как мне больно слышать, что мой старший сын, наследник фамилии… Ты же будущий маркиз Сан-Лучидо!

— Федериго молод, и он идеалист. Когда-то я и сам был таким, если ты помнишь, Мадделена, — сказал Луиджи.

— Конечно, помню. Но ты никогда не выступал против своей семьи — ни за обеденным столом, ни где-либо еще.

В те годы, которые Мария провела в Мессине, она часто думала об этой семье, столь ей дорогой. Став более зрелой и приобретя жизненный опыт, она начала лучше понимать Карафа. Их основные качества были очень противоречивыми: скупость и жажда власти, нескрываемое презрение к тем, кто не входил в их круг, но в то же время необыкновенная щедрость и страстная преданность своим. Молодые кавалеры, прекрасно владеющие шпагой, были в то же время образованными покровителями искусств; женщины были набожными, а мужчины — талантливыми политиками. Федериго в какой-то степени выбивался из общей картины, хотя, возможно, также был противоречив. Семья много поколений была состоятельной, но именно двоюродный дед Федериго, папа Павел IV, сделал их невероятно богатыми и могущественными. Как папа римский он предоставил льготы и усилил их влияние, произведя трех своих племянников в кардиналы. Но приобрести семье огромное состояние он помог, еще будучи архиепископом неаполитанским. Марии стала понятной досада Федериго из-за того, что семья поддерживает испанского вице-короля: ведь Карафа столько лет ненавидели испанцев. Архиепископ из рода Карафа, впоследствии ставший папой римским, не был исключением. В 1555 году, решив избавить Неаполь от испанского господства, он объединился с французами и спровоцировал то, что стали называть войной Карафа. Два года он вовлекал население Неаполя в битвы с королем и вице-королем, назначенными испанцами. Карафа и французы, в конце концов, потерпели поражение, но за эти два года он захватил поместья, принадлежавшие испанцам, которых он так презирал, и передал их своим родственникам. Многие из дворцов в Неаполе, принадлежащих Карафа, достались им таким путем. Два они продали иезуитам, но другие — в противоречивой манере Карафа — даровали доминиканцам во искупление. На второй год брака Марии Мадделена подарила церкви Сан-Доменико Маджоре великолепный пятиэтажный дворец Карафа, обращенный к церкви. Федериго цинично высказался об этой необычайной щедрости Мадделены: «Моя мать полагает, что, делая добро на этом свете, она может спастись на том».

— О чем ты думаешь? — спросила Мадделена, возвращая Марию в настоящее.

— О Федериго.

Мадделена потянулась через стол и взяла Марию за руку.

— Мы должны оставить его покоиться с миром, Мария.

— Действительно, — печально произнесла Мария. — Но эти комнаты навевают воспоминания о нем, и я не могу не спрашивать себя, каким бы он стал. Я вспоминаю, как вы когда-то сказали ему: «Либо ты возьмешь на себя ответственность как наследник своего отца, либо ты продолжишь идти по своему нынешнему пути и закончишь как никудышный человек». Вы помните?

Мадделена прикрыла глаза и кивнула.

— Но была и третья возможность, не так ли, Мадделена? Я думаю, со временем Федериго мог бы, руководствуясь своим идеализмом, сотворить добро в этом мире и найти собственный путь.

Мадделена грустно улыбнулась.

— Это ты теперь рассуждаешь как идеалистка, Мария. Федериго было двадцать два, когда он нас покинул, и, если бы его ожидал такой путь, он, несомненно, уже ступил бы на него к тому времени.