Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни Страница 49

Для бедных людей телеграф был не средством связи, а источником ужасных известий, тех, что приходили во время войны: ранен, убит, пропал без вести. От телеграммы не ждали ничего хорошего. Чезаре сел на постели.

– Открой окно, – сказал он.

Джузеппина подняла жалюзи, и свет ясного апрельского утра хлынул в комнату. Воздух был полон аромата полей, которые начинались сразу же за последними домами корсо Буэнос-Айрес.

– Не всегда телеграммы приносят дурные вести, – успокоил ее Чезаре, убрав желтый квадратик в карман пижамы.

– Но как, ты даже не читаешь? – удивилась она.

– После. Сейчас я хочу принять ванну, а ты пока что приготовь мне хороший завтрак. Кофе, хлеб, масло и джем. Но, ради всего святого, никакой поленты.

Джузеппина с трудом привыкала к новой жизни. Аристократическую замашку брата носить пижаму она уже приняла, но не могла отказаться от поленты по утрам, которая как-то связывала ее с прошлым, с жизнью в бараке. – Конечно, Чезаре, никакой поленты. – Весь ее облик выражал покорность и готовность выполнить любое пожелание брата.

– Есть горячая вода? – справился брат, готовый упрекнуть ее за чрезмерную бережливость.

– Есть, есть, – поторопилась ответить Джузеппина. – Уже полчаса, как я включила нагреватель. – Ей казалось, что они живут теперь, как князья, оттого что в доме была горячая вода, ванная с водонагревателем и электрический свет во всех комнатах, который так отличался от керосиновой лампы и давал поистине сказочное освещение. Она долго не могла привыкнуть к этому чуду, которое возникало всякий раз с поворотом белого керамического выключателя, и не понимала, как это светоносный источник может бежать внутри проволоки, покрытой белым шелком и приделанной к стене маленькими изоляторами молочного цвета.

– Ты довольна новым домом? – спросил ее Чезаре.

– Как же, – ответила она. – Я живу, словно синьора. – Сестра была искренна, но эта новая комфортабельная жизнь лишила ее прежних связей, без них она чувствовала себя одиноко. Пока Чезаре был с ней, он восполнял ей общество, но, когда он уходил, ей недоставало соседей, голосов и лиц ее прежнего окружения. Запах полей, доносившийся сюда со свежим весенним ветром, лишь усиливал ее тоску. С новыми соседями и с лавочниками она обменивалась лишь приветствием: «Добрый день» и «Добрый вечер».

– Да, я и вправду довольна. – Ей хотелось произнести это так, чтобы у брата не оставалось никаких сомнений.

Чезаре выглянул в окно. По широкой мостовой проезжали повозки, двуколки, изредка проносились автомобили. Оживали многочисленные лавки. Из кузницы раздавались ритмичные удары по наковальне.

– Квартира мне нравится, – сказал Чезаре, – но это еще не то место, где я бы хотел устроиться окончательно.

Джузеппина смотрела на брата с восхищением, в то время как он потягивался, словно кот. Она пошла в ванную комнату, пустила горячую дымящуюся воду в большую белую эмалированную ванну, стоящую на четырех металлических ножках, и, когда Чезаре вошел, удалилась, опустив глаза: он ведь мужчина.

Предвкушая сладостное удовольствие, Чезаре погрузился в горячую воду, взял душистое желтое мыло и принялся намыливать себе руки и плечи. Потом передумал и положил его на место: хотелось расслабиться еще на несколько минут. За последние месяцы в его жизни многое изменилось: он оплакал свою первую любовь, отпраздновал помолвку Риччо и Миранды, вселился в квартиру в новом доме и тащил на себе прачечную в Крешензаго. Отказавшись от коммерции с другом, он отложил круглую сумму, которая вместе с наследством Матильды составляла теперь солидный капитал. Между тем в стране свирепствовал страшный кризис и множились забастовки, которые не решали, однако, ни экономических, ни политических проблем. Робкие максималисты и нерешительные реформисты парализовали самое крупное политическое объединение в стране – итальянскую социалистическую партию. Чезаре внимательно следил по газетам за развитием событий и выжидал чего-то, что непременно должно было произойти в его жизни. Капитан Казати обещал, что даст ему знать о себе, как только вернется с фронта. По всей видимости, он был уже в Милане, но его молчание не беспокоило Чезаре. Он позволял себе иногда расслабиться, зная, что судьба, промысел которой он уже частично исполнил, не подведет его. А тем временем наслаждался покоем и достатком, которых наконец-то достиг.

Чезаре тщательно вымылся, потом сильно растерся льняной простыней и наконец оглядел себя в большом зеркале, которое повесил на стене, прямо напротив ванны. Мощная грудь и мускулистые руки выдавали немалую силу, а мужественное лицо с едва заметным белым шрамом на щеке сохраняло уверенное и немного дерзкое выражение, которое смягчала открытая искренняя улыбка. Его светло-голубые глаза, которые темнели в минуты гнева, вынуждали собеседника к уважению. Он нравился себе, хотя и понимал, что не относится к тем, кого находят милым, обаятельным.

Он надел чистое белье, приготовленное Джузеппиной, выбрал тонкий шерстяной костюм из своего гардероба, уже полностью укомплектованного, неспешно причесался и явился, одетый с иголочки, на кухню, где его ждал завтрак.

Джузеппина разливала кофе и слегка даже перелила в чашечки, заглядевшись на брата, такого элегантного и представительного, так не походившего на нее и на всех тех людей, среди которых они с Чезаре выросли.

– Ну, что ты обо всем этом скажешь? – спросил брат, имея в виду их новое положение.

– Я довольна, – ответила она, садясь на краешек стула, как бедная родственница, – ты даже представить себе не можешь, до чего я довольна… После стольких несчастий, – голос ее погрустнел, – у меня остался только ты. И благодаря тебе я живу, как синьора.

– Только не думай, что я хочу, чтобы ты провела весь остаток своих дней со мной, – пошутил он.

– О, Чезаре, – испуганно вскинулась она, – а с кем же, если не с тобой?

– Ты молода, красива. Рано или поздно ты выйдешь замуж. – Он знал, что вызовет тягостные воспоминания.

Девушка закусила нижнюю губу и опустила взгляд.

– Прошу тебя, Чезаре, никогда не заговаривай об этом, – сказала она тихо, но с непреклонностью. – У меня не будет мужа. Я никогда не выйду замуж. – Секс, мужчины, стыд и страшный грех слились в ее представлении в одно целое.

– Ну хорошо, не будем об этом. – Прошло уже пять лет, пять долгих лет после того, что случилось, но она не забыла ничего. – Никто не станет тебя неволить.

– Я знаю, – с грустью улыбнулась она. – Но все же не заговаривай больше об этом.

– Делай как хочешь, – сказал Чезаре, пытаясь обратить все в шутку. – Хочешь, иди в кино, хочешь, сходи в театр.

А в следующем сезоне я поведу тебя в Ла Скала послушать «Богему».

На этот раз он сам загрустил, вспомнив Матильду и мелодии Пуччини, которые составляли фон их любовной истории, но тут же взял себя в руки. Он встал из-за стола, заставил сестру сделать то же самое, схватил ее за талию и, насвистывая, закружился с ней в вальсе. – Вот что мы сделаем, – смеясь, заявил он, – пойдем на бал-маскарад и протанцуем всю ночь.