Дочь игрока - Рут Оуэн Страница 56

Рина упала ему на грудь, вцепилась в плечи, ослабев от желания и неутоленной жажды.

– Прошу тебя, – тихо вскрикнула она. – Прошу!

Его сдавленный голос был почти неузнаваем:

– Посмотри на меня.

На этот раз Рина не могла выполнить его приказ. Ее голова стала тяжелой как свинец, у нее не было сил поднять ее. Выгнув спину, она издала слабый, мучительный, напоминающий мяуканье звук, уткнувшись ему в грудь, и плотно прижалась бедрами к его твердой горячей плоти.

Он содрогнулся, и она ощутила эту дрожь как землетрясение.

– Черт побери, посмотри на меня!

Из последних сил Рина подняла голову. Его темные, дьявольские глаза пронзили ее, проникли в самые потаенные уголки ее души. Очень давно она создала внутри себя это убежище, безопасный рай, где могла укрыться, когда мир становился слишком жестоким. Но убежище перестало быть безопасным и потаенным. Эдуард заявил на него свои права, как на ее волю и тело. Некуда бежать от его яростного взгляда. Негде теперь скрыться.

– Произнеси мое имя, – прорычал он.

Она облизнула пересохшие губы.

– Эдуард.

Он начал ритмично двигать ее бедрами.

– Еще раз.

– Эдуард, – повторила она в такт раскачиваниям. – Эдуард, Эдуард, Эдуард…

Она снова и снова выдыхала его имя, а он ускорял ритм движения. Рина извивалась, прикованная к нему его железной хваткой и мрачным, пристальным взглядом. Тело ее болезненно напряглось, голос замер. Ничего больше не существовало – кроме его глаз, его рук и ее жгучего желания быть такой, какой ему хочется, делать все, что он пожелает. Ее любовь к нему взлетела в небеса, словно звезда, миновала уровень физического желания и подошла к краю безумия. Рина обняла Эдуарда руками за плечи и посмотрела ему прямо в глаза, позволяя увидеть, что она чувствует.

– Эдуард, я люблю тебя, я люблю…

Со звериным рычанием он вошел в нее одним плавным, сильным толчком. Ее пронзили боль и наслаждение. Пальцы ее впились в его плечи, и Рина закричала. Он заглушил этот крик поцелуем, проник в ее рот так же, как проник в ее тело. Прошлое и настоящее сгорели в чудном порыве обладания. Он схватился руками за перила ограждения у нее за спиной и входил в нее все глубже и глубже с каждым толчком. Он брал, а она отдавала с неутолимой жаждой, пока каким-то образом они оба не начали и брать, и отдавать одновременно.

Они двигались как единое целое – и становились единым целым. Они жили и умирали в объятиях друг друга, сгорали вместе, кричали одним голосом, дышали одним дыханием, а их сердца бились в унисон. Когда им уже казалось, что больше гореть невозможно, они растворились в забвении экстаза, разрушенные и возрожденные чудесной силой любви.

Сабрина томно вытянулась на ворохе соломы. Она смотрела вверх, на стропила конюшни, слушала приглушенное ржание лошадей, вдыхала прохладный ночной воздух, в котором появился намек на рассвет. Это была та самая конюшня, в которой она бывала прежде много раз. Но теперь она смотрела на все новыми глазами, и конюшня представала перед ней более роскошным местом, чем все, что она могла себе вообразить. Все тут стало другим.

Рина вновь потянулась, нежно улыбаясь, И не стыдясь наготы. В какой-то момент Эдуард сорвал с нее в клочья разорванную ночную сорочку; вероятно тогда, когда снял с седла и уложил на солому, а потом взял во второй раз. Он сделал это в благопристойной позе – она внизу, а он на ней. Но ничего благопристойного не было в том, как он вошел в нее, проник так глубоко, что она почувствовала его прикосновение к ее скрытым глубоко внутри вратам. Это жаркое воспоминание заставило ее пошевелиться. Колючая соломинка царапнула ее, заставив почувствовать сладкую боль между бедрами. Возможно, потом у нее все будет болеть, но ей это безразлично.

Рина взглянула на мужчину, который лежал в нескольких футах от нее – на боку, спиной к ней. Она медленно окинула взглядом его тело – от мощных мышц на плечах до тугих ягодиц и сильных ног. Дыхание ее участилось, когда она вспомнила, как он был внутри ее. Его брюки были спущены до колен, и он оставался в сапогах, но это нравилось ей еще больше. Он так безумно желал ее, что не стал терять время на то, чтобы раздеться. Ей нравилось, что страсть к ней заставила его пренебречь условностями. Ей нравилось то, что он заставил ее испытать чувства, о существовании которых она даже не подозревала. Ей нравилось то, во что они превратились вместе, как дарили себя друг другу всеми способами, которых нельзя выразить словами.

Она его любит.

Рина приподнялась на локте и потянулась к Эдуарду, испытывая острое желание прикоснуться к нему. Но когда она дотронулась до его плеча, он рывком отстранился. По-прежнему не поворачиваясь к ней лицом, он встал, молча подтянул брюки и стал их застегивать.

Она нахмурилась, сбитая с толку его отчужденностью и молчанием.

– Эдуард? Что случилось?

– Случилось? Ничего. Ты здорово меня развлекла.

– Но это не было просто… – Она сглотнула, не в состоянии произнести грубое слово. И прибавила хриплым шепотом; – Мы занимались любовью.

Он бросил взгляд через плечо, презрительно улыбаясь:

– Мы потешили плоть, радость моя. Это было неплохо. Но и только.

Как он мог так говорить после всего, что они делали? Как мог не замечать ее чувств?

– Это не все, и ты это знаешь. Почему ты пытаешься отрицать то, что мы испытываем друг к другу?

– Господи, да ты и впрямь простушка. – Он поднял свою сорочку и натянул через голову. – С тобой приятно поваляться. Но то, что мужчина делает в угаре страсти, не равно любви. Опытной потаскушке следует это знать. Еще несколько любовников заведешь и поймешь.

Рина прижала ладонь к животу. Ее предали, и она чувствовала себя смущенной и потерянной. Она бесстыдно отдалась ему. Открыла ему самые интимные уголки своего тела и души. Позволила себе упасть в колодец любви настолько глубокий, что у него не оказалось дна. А он ее не любил. Она падала туда одна, в страшную, бесконечную, одинокую пустоту.

Рина все же нашла в себе силы подняться. Подобрав накидку, вышла из конюшни, не оглядываясь. Она завернулась в ткань, стараясь получше закрепить ее у горла, натянула на голову капюшон, чтобы защититься от ночного ветра. Она спрашивала себя, как найти силы прожить остаток этого часа, остаток ночи, остаток жизни – без него.

Она ушла. Эдуард понял это по наступившей тишине. На стене больше не было ее тени. И его вдруг поразила образовавшаяся пустота в том месте, где раньше находилось его сердце. Она ушла, потому что он ее прогнал. И то, что у него не было выбора, не облегчало положения.

«Эдуард, я тебя люблю». Ее охрипший голос продолжал звучать в его мозгу. Жизнь не подготовила его к тому, что он нашел в ее объятиях. Ничто ранее пережитое даже близко не могло с этим сравниться. Ни одна женщина не отдавалась ему с такой готовностью, с таким пылким удовольствием, с такой несдерживаемой страстью. Она принимала все, что он давал ей, принимала его более полно, чем любая другая женщина. А когда он был в ней, когда ее юное, тугое тело затягивало его все глубже и глубже, он почувствовал, как его одиночество сгорает, и ощутил целостность, которой никогда не знал, и чистую, нежную любовь, которая принадлежала ему одному… пока не опомнился, не вспомнил, что ее «чистая, нежная любовь» уже была отдана другому.