Месть женщины среднего возраста - Элизабет Бушан Страница 64

Саксонскую церковь наполнял аромат георгинов и лилий. В деревенской ратуше с высокими сводами в трех белых коробках разных размеров ждал торт. Мое платье висело в защитном чехле на шкафу в спальне отеля. Я выложила на туалетный столик салфетки, помаду, духи. Прежде чем лечь в постель, я убрала обручальное кольцо в кожаную коробочку.

Уже светало: я услышала, как кто-то шагал по гравию под окнами отеля. Шаги были уверенные, натренированные. – Так ходит человек, который привык к темноте и непроходимым дорогам. Я сразу же поняла, кто это.

Я выскользнула из постели, раздвинула шторы и увидела Хэла: его силуэт вырисовывался в молочно-сером свете. Я видела его очень ясно.

Я оделась, спустилась по лестнице, пахнущей отелем и дешевой цветочной отдушкой, и оказалась в тишине, где каждый звук отдавался в тысячу раз громче.

Я так сильно любила Хэла, что это было невыносимо. Я знала, что эта любовь слишком неистова и требовательна, ей не суждено прожить долго, поэтому я не могла представить нас в будущем вместе. Но мои ноги, оставляя черные потеки на покрытой росой лужайке, несли меня к нему в утро моей свадьбы. Мы обнялись. Наша кожа была холодной и влажной, и мы чувствовали дыхание друг друга на щеках. Потом наша горящая любовь поглотила нас и стала чернее темноты.

– Ты еще можешь передумать, – пробормотал он, осыпая мое лицо поцелуями. – Можешь, можешь.

Охваченный безумием и страстью, Хэл отказывался верить, что я ускользаю от него навсегда, я тоже не могла поверить в это до конца.

Позднее, когда Натан обнимал меня за талию, я разрезала торт, я вдруг подняла голову, посмотрела в окно и увидела, как Хэл уходит прочь по дороге. Он не оглянулся.

Твердой рукой я дорезала бисквит. Я и Натана любила. – Я была вполне, вполне уверена.

Прощай, любимый!

– Вот видишь, – вежливо напомнила Минти, – ты и сама не ангел. Натан догадался, что Хэл был на свадьбе. Он мне рассказывал, когда вы резали торт… Он увидел его через окно.

– Правда?

– Да, и ему так и не удалось забыть об этом. Я посмотрела в ее ненавистное, но теперь покрытое морщинами лицо. Что же я сотворила со своей жизнью? Как получилось, что я оказалась разорванной на части и такой несчастной? Горечь и отчаяние заслонили спокойствие и невозмутимость, которые я так долго вырабатывала. Мы делаем выбор между вещами, которые называем «хорошими» и «плохими», и важно верить в добро и зло. По крайней мере мне так кажется. Но есть же что-то еще. Я верила в Натана: он был хорошим, как и то, что мы построили вместе. Но все кончается.

Минти самодовольно улыбнулась, и у меня вырвалось:

– Как ты посмела? Как посмела явиться сюда? В тебе нет ни капли сострадания. Ни капли. Убирайся и прихвати с собой свое любопытство.

Глаза Минти сузились. Она поспешно огляделась.

– Тихо, – прошептала она, совсем как Ианта, – люди услышат.

Я не обратила на нее внимания.

– Неужели у тебя вообще нет никаких добрых чувств, Минти?

– А у тебя, я смотрю, монополия на доброту! Ты такая добрая, что даже твой любовник имел право прийти на свадьбу. Вот как ты использовала Натана.

– Тебя это не касается.

Она повела плечами – беззаботная, всезнающая победительница. Я сделала шаг вперед, и Минти отступила; слишком обтягивающее платье поползло наверх по бедру.

– У тебя никогда не будет того, что было у нас с Натаном.

Она побелела как смерть.

– Увидим.

Вмешалась Ви. Она наблюдала за нашим разговором и пришла мне на выручку.

– Поппи попросила найти тебя. Пора выступить с речью. – Игнорируя Минти, она обняла меня и подтолкнула в направлении свадебного торта. – Делай вид, будто ее не существует, – прошипела она. – Моя бабушка про таких говорила: без трусов, но в красной шляпе.

– Нет у нее красной шляпы.

– В переносном смысле.

Я вцепилась в Ви.

– Пока я ее сегодня не увидела, я не догадывалась, что способна на убийство.

– Держи свои мысли при себе. – Ткнув меня в бок, Ви умело сменила тему: – Ненавижу тебя, потому что ты такая худая. Представь, что ждет меня дома, и пожалей меня. Вся семья уминает печеную картошку со шматами масла, а я грызу салатный листок. – Она захихикала: ее вполне устраивало такое положение. – От Мазарин есть вести?

– Конечно. Она не смогла приехать из-за открытия выставки. – Ви взглядом окинула гостей. – Можешь не бояться.

Свадебный торт был очень красивым и необычным: шоколадный, с глазурью, украшенный в американском стиле девятнадцатого века – живыми фиалками, розами и фиолетовой лентой. Словом, в духе Луизы Элкотт. Поппи с Ричардом приготовились резать торт, обняв друг друга за талии. Гости захлопали в ладоши и под прикрытием аплодисментов я прошептала Натану:

– Избавься от Минти. Мы так не договаривались. Она не должна быть здесь.

Натан оторопел, потом пришел в ярость.

– Я понятия не имел, что она здесь. – Он одернул манжеты. – Поговорим позже. – Он вышел вперед, чтобы произнести речь.

От контактных линз Поппи моргала. Крошечные сапфировые сережки, которые я ей подарила, покачивались над стройными плечами; девочка все время с любовью поглядывала на жениха. Ричард тоже улыбался, обнажая красивые зубы. Интересно, о чем он думает?

Минти стояла в самом углу комнаты, притаившись за внешним кольцом гостей; ее темные глаза жадно впились в живописный свадебный торт.

«И кому нужна семья?» – вспомнила я ее слова.

Я изо всех сил старалась отвлечься, но мой взгляд то и дело обращался к ней, и пока Натан произносил речь в честь нашей дочери, мое внимание крала Минти. Пожалуй, сейчас это был самый страшный ее грех.

Но Минти тоже следила за мной. Не за Натаном, не за Поппи и Ричардом, а именно за мной. Неужели ей нет дела до того, как ее любимый гордится своей дочерью, как нежно к ней относится, какое производит впечатление на гостей? Неужели ей наплевать на его слова? Неужели она не чувствует внутреннего содрогания оттого, что переступила черту? Оттого, какими ядовитыми словами мы друг друга наградили?

А я – не должна ли я внимательно следить за быстрым прерывистым дыханием Поппи? За тем, как Ричард сжимает ее руку? Не должна ли я целиком сосредоточиться на будущем дочери?

Мы с Минти достигли той стали, когда люди становятся одержимы друг другом. Мы проникли друг другу в спальни, кухни, ванные комнаты; мы были длинными чернильными тенями, нависавшими над жизнями друг друга.

Натан пошутил, и гости рассмеялись. Поппи повернула голову, и ее сережки блеснули в мягком свете. Ричард посмотрел на нее и улыбнулся понятной лишь им двоим улыбкой. «Вот видишь», – говорила она.