Гонзаго - Андрей Малыгин Страница 21

— Ты это, вот что, Митрохин, давай продолжай, только пока на черновике, а я ненадолго отлучусь. — Он энергично подхватил коробку с камеей и, закрыв крышку и сунув ее в бронированный сейф, запер ключом. — Тут такое дело, сам понимаешь. Необходимо кое-что срочно же уточнить. А то, невзначай, как бы чего тут не вышло не так. Ну ты же меня, надеюсь, понимаешь, капитан. Я тут на всякий случай вас снаружи запру. — И, положив ключ от сейфа в карман и не слушая больше никого и ничего, моментально выскочил из кабинета.

Весь в растерянных чувствах и обуреваемый эмоциями, подполковник Веремеев прыгнул за руль служебной «девятки» и, отпустив сцепление и резко нажав на газ, вылетел на улицу и сразу же влился в шумный поток городского автотранспорта.

Двигаясь по городу и имея солидный стаж вождения автомашины, Веремеев в то же время ну никак не мог сосредоточиться. Да это и понятно. В голове его постоянно возникали и сменяли друг друга исключительно смелые и приятственные картины, а в ушах так и застряли последние бабкины слова. Он снова и снова слышал ее голос, называвший просто сумасшедшие цифры стоимости камеи.

Сначала ему привиделась целая куча ценных заморских бумажек, которые быстро превратились в шикарный современный особняк с голубым глубоким бассейном, спрятанный в нарядной зелени кустов и деревьев. Потом в сверкающую свежей краской и скрипящую кожей мягких сидений роскошную автомашину, а затем и в белоснежную яхту на фоне берега с горными вершинами, разрезающую острым носом лазурную гладь теплого южного моря. И, конечно же, как неотъемлемый атрибут всей этой мажорной картины — бронзовые от загара аппетитные фигурки длинноволосых красавиц, плотным кольцом окружавших его. Подполковник уже явственно различал их соблазнительные загорелые тела, прикрываемые лишь узкими полосками купальников, их веселый девичий смех, озорные глаза и опьяняюще призывные позы, вызывающие рой самых жгучих заветных желаний, и тут же прямо перед собой услышал резкий пронзительно-нарастающий автомобильный сигнал. Отчего мгновенно очнулся и, прогнав видения, резко крутанул руль машины вправо, тем самым спасшись от неизбежного столкновения с крупным телом черного мерседеса.

Веремеев выругал себя самыми последними словами за необычайную легкомысленность, позволившую ему незаметно выехать на полосу встречного движения и чуть не врезаться в дорогую иномарку. Этого сейчас только и не хватало. Он тут же сбавил скорость и, ощущая нервную дрожь в руках и ногах, вскоре припарковал автомашину рядом с дверью знакомого антикварного магазина.

Пробыв у Равиковского с полчаса, Веремеев в приподнятом настроении возвратился на работу. Предварительно заскочив к своим знакомым в крупный продовольственный магазин, он купил кое-что вкусненькое для бабки на ужин. Об этом ему настоятельно советовал Михаил Наумович, да и он сам далеко не дурак, и не хуже других понимал, что задержанную старушку надо было как следует накормить. Вкусная еда и забота — это грозное оружие против всякого недовольства. На закуску подполковник прихватил спелые груши, бананы и отличный апельсиновый сок.

Всю дорогу назад его автомашина плавно катила по городу, с особой тщательностью соблюдая все правила дорожного движения. Блюститель порядка весело и душевно напевал куплеты старой известной песни: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…» При чем здесь была кефаль и мифический Костя, которого с подачи певца Марка Бернеса на слух знала вся страна, а вот в глаза его, похоже, никто никогда не видывал, оставалось большой загадкой. Но, по всей вероятности, все же какой-то тайный смысл, несомненно, имелся.

И к вездесущим легкомысленным пешеходам подполковник сейчас относился с особой теплотой и терпением, пропуская их, где только было возможно. Они ему казались исключительно слабыми и беззащитными существами, которые всякую минуту совершенно неосознанно рискуют своей драгоценной жизнью при пересечении автодорог.

Пошептавшись немного с капитаном Митрохиным, Веремеев перевел бабку с ее четвероногим спутником в соседнее помещение, предварительно побрызгав в воздух какой-то ароматной жидкостью из пузатенького флакона. Туда же через некоторое время притащили и импортный цветной телевизор.

Но надо сказать, что от всякого раздевания и принятия пищи капризная представительница княжеской династии почему-то наотрез отказалась. Ее примеру последовал и придурковатый кот, пренебрежительно взглянувший на предложенный ему приличный кусок вкусно пахнущей одесской колбасы.

Надо заметить, что в этот злополучный майский день с разницей не более сорока минут в северной столице, в Санкт-Петербурге, в администрации знаменитого музея «Эрмитаж», один за другим раздалось несколько междугородних телефонных звонков, из которых следовало, что в некоем городе на Волге мужская половина сильно заинтересовалась древним искусством резьбы по камню и в ближайшее время просто сгорает от желания и любопытства прибыть в означенный музей на экскурсию.

Особо пристальное внимание у звонивших вызывала знаменитая камея Гонзага. Они настойчиво интересовались, а не отсутствует ли она в настоящее время и возможно ли в ближайшем будущем ее увидеть собственными глазами. На что получили категорические заверения, что эта прекраснейшая в Европе гемма, как когда-то ее назвал великий Рубенс, находится на обычном месте в ожидании своих новых поклонников.

Второй из звонивших в конце эмоционального диалога после паузы поинтересовался, а правда ли, что это произведение искусства оценивается в несколько миллионов долларов. На что со словами извинения получил стандартный в таких ситуациях и сдержанный ответ, что подобная информация является конфиденциальной и разглашению не подлежит.

Старший дежурный администратор музея Людмила Лучезаровна Фиолетова, повесив трубку телефона, сокрушительно покачала головой.

— Ах, эти деньги! Одни только деньги на уме! — приятным грудным голосом возмущенно проговорила она. — Боже мой! И что они только с людьми вытворяют! Ну вы подумайте, ведь обязательно надо знать, сколько та или иная вещь может стоить, как будто это имеет решающее значение для ее восприятия. А история ее создания и, если можно так выразиться, история ее жизни, напротив, вроде бы уж никакого особого значения и не имеют. Ну до чего же мы все-таки докатились! Неужели ничего другого не дано, как на все произведения искусства смотреть только через призму денег, через призму стоимости этих творений! Но это же чудовищно!

— И не говорите-ка, Людмила Лучезаровна, дорогая, — охотно поддержала тему еще одна служительница Зимнего дворца. — Совершенно с вами согласна. Вот не так уж давно, когда вас здесь не было, названивал какой-то тип, кажется тоже из другого города, и настойчиво интересовался, как бы вы думали, чем? И не угадаете. Стоимостью камеи Гонзага. Вы представляете!? А я ему так прямо и заявила, что такие произведения искусства цены не имеют. Совершенно. Они воистину бесценны для живущих сейчас поколений. И для будущих, думаю, тоже.

При этих словах Людмила Лучезаровна, отпивавшая из стакана чай, неожиданно поперхнулась и, схватившись за горло, сильно закашлялась. А когда успокоилась, тут же обратилась к коллеге по работе: