Бескрылые птицы - Луи де Берньер Страница 36

Кемаль терпеть не может людей, подобных Энверу: правоверный и почтенный мусульманин, не пьет, не курит, тщеславен и педантичен. Мустафа завидует его лидерству и успеху, но не ждет от них ничего хорошего. Он понимает, что Энвер хороший армейский офицер, но не обладает нужными лидеру качествами. Мустафа злится, потому что остро чувствует собственное превосходство.

Революция непродуманна, нет ни плана, ни идеологии, кроме стремления вернуть империи былую силу. Революционеры не осознают мощь и соблазн новых националистических течений. Христиане не особенно рады обретенному праву исполнять обязательную воинскую повинность и стать свободными турецкими подданными, и вскоре младотурки понимают, что не сдерживают, а ускоряют развал империи. Болгария провозглашает независимость. Крит заявляет о присоединении к Греции. Австрия незаконно и беспринципно аннексирует Боснию и Герцеговину, чем дает толчок зловещим событиям, которые больше чем на столетие изменят весь ход европейской истории.

Мустафа вне себя от этого хаоса. В кафе «Кристалл», «Белая Башня» и «Олимп» он открыто и резко выражает перед однополчанами недовольство происходящим. Комитет «Единения и Прогресса» решает спровадить его в Триполи для улаживания каких-то местных проблем, и Мустафа неохотно соглашается поехать.

По пути он делает остановку на Сицилии, где местные ребятишки забрасывают его лимонной кожурой, потешаясь над его феской. Мустафа вдруг впервые понимает, что эта шапочка — олицетворение всего, что делает империю смешной в глазах иностранцев, и проникается к ней ненавистью. Потом, став турецким диктатором, он в припадке нетерпимости запретит ношение фесок.

В Триполи Мустафе приходится иметь дело с раздражительными арабами и старомодными турками, не признающими власть «Единения и Прогресса». Он наводит ужас на местного пашу и с неизменной, типичной для себя смелостью отправляется в мечеть, где располагается штаб арабов, собирающихся взять его в заложники. Он обращается к враждебно настроенной толпе, обрушивая на нее речь о патриотизме и вере. Он совершенно запугивает людей, подчеркивая мощь комитета «ЕП», но потом успокаивает, сказав, что эта мощь направлена лишь на их защиту.

Мустафа Кемаль производит впечатление на недоверчивого арабского шейха, когда рвет свои мандаты и говорит, что достаточно его слова, а бумаги ему не нужны, и шейх выпускает из тюрьмы трех предыдущих эмиссаров, которые совершили ошибку, слишком положившись на свои рекомендательные письма.

В Бингази шейх Мансур сверг оттоманские власти, и Мустафа идет на хитрость, чтобы его одолеть. Он собирает в казармах местные части, говорит офицерам, что проведет с ними учения и дает вводную: пехотный полк выдвигается для отражения атаки противника на левом фланге, но, получив новый приказ, разворачивается и встречает неприятеля справа.

Таким образом Мустафа внезапно окружает дом шейха Мансура, которому приходится выслать парламентера с белым флагом и начать переговоры. Мустафа читает шейху лекцию о природе и целях комитета «ЕП», а тот в свою очередь заставляет Кемаля поклясться на Коране, что не причинит вреда Султану, Божественному Халифу. Крайне сомнительно, что Мустафа придавал серьезное значение клятве на Коране, однако честь удовлетворена и порядок восстановлен. Полностью выполнив свою миссию, Мустафа Кемаль с триумфом возвращается в Салоники и узнает, что революция села на мель.

Всех своих детей Юсуф-верзила любил одинаково. Порой у него слезы наворачивались при мысли, как страстно он их обожает. Можно было сравнить его жизнь с садом, где дочери — розы, растущие вдоль изгороди, а сыновья — молодые деревца, что палисадом защищают от мира. Много счастливых часов Юсуф посвятил забавам малышей, а когда они подросли, тискал так, что у детей выпучивались глаза и трещали ребра. Он полюбил и жену — такое случается, если супруга выбрана удачно, и к тому же чресла ее выпускают на свет эти родники и ручейки счастья.

Но сейчас Юсуф-верзила не знал, что делать с руками. Казалось, они живут собственной жизнью. Большой и средний пальцы левой руки потирали глаза и встречались на переносице. Это успокаивало на долю секунду, не больше. Покою не было места в этой жуткой ситуации. Потом руки лежали рядышком на лице и кончиками больших пальцев касались мочек. Юсуф сбросил феску, чтобы руки могли пробегать по волосам и сцепляться на затылке. Красная феска валялась в углу на боку, и жена Кая то и дело на нее поглядывала. Несмотря на постигшую их ужасную трагедию, ей по привычке хотелось навести порядок и хотя бы поставить феску прямо. Сцепив пальцы и прикусив губу, Кая сидела на низкой оттоманке и смотрела на мужа. Она была беспомощна, как человек перед престолом Всевышнего.

Юсуф-верзила вышагивал по комнате, размахивал руками, вслух с кем-то спорил и кого-то увещевал, временами пряча лицо в ладони. Кая не видела, чтобы муж так страдал и убивался, со дня смерти его матери, случившейся три года назад. Юсуф собственноручно нарисовал тюльпан на ее надгробии и часто, взяв хлеб и оливки, сидел у могилы. Он представлял, как мать лежит в земле, но она рисовалась ему только живой и не тронутой тленом.

Юсуф уже миновал стадию ярости. Прошло время, когда метания по комнате сопровождались столь страшными непотребствами, что Кая, зажав уши, выскочила с детьми из дома, но в голове звенели проклятия в адрес дочери и того христианина: «Ороспу чоджугу! Ороспу чоджугу! Пич!» [35]

Теперь Юсуф переживал момент, когда осознается весь ужас неминуемого горя. Он со стоном запрокидывал голову, в разверстом рту тянулись нитки густой слюны, глаза блестели от закипавших слез.

Кая уже вконец изнемогла и перестала умолять мужа — она и сама не видела иного выхода из того, что на них обрушилось. Будь этот мусульманином, можно было бы отдать за него дочь или же поступить с ней, как с Тамарой-ханым. Можно было бы навечно запереть ее в доме, оставив безмужней, а ребенка подкинуть, ну хоть к воротам монастыря. Можно было бы с позором ее изгнать, чтобы сама о себе заботилась, страдая от унижений, которые ниспошлют на ее голову судьба и божественная злоба. Но этот оказался не мусульманином, а неверным.

Юсуф был неумолим и непреклонен во всем, что касалось веры. Родом из Коньи, он отличался от здешних мусульман-полукровок, которые были ни то ни се: женившись, меняли веру, открыто или тайком пили вино с христианами, клянчили в молитвах помощь у матери Иисуса, не спрашивали, что за белое мясо подается к столу, и отправлялись в могилу, держа в руке серебряный крестик, завернутый в клочок страницы из Корана, ибо считали, что в гонке к спасению разумно ставить на двух верблюдов. Юсуф-верзила презирал таких людей. Величайшее проклятие религии: достаточно любой малости, чтобы любимый ближний превратился в заклятого врага. Большую часть жизни Юсуф прожил среди христиан спокойно, но теперь дочь замаралась, осквернила себя с неверным и обрекла отца на непереносимую муку.

Юсуф перестал метаться по комнате и созвал сыновей. Он призвал также остальных дочерей, которые теперь в испуге молча стояли в глубине сумрачной комнаты.