Вампитеры, фома и гранфаллоны - Курт Воннегут Страница 4

Искренне ваш, Курт Воннегут Вампитеры, фо́ма и гранфаллоны (мнения) Научная фантастика

Много лет назад я жил в городке Скенектади, штат Нью-Йорк. Работал на компанию «Дженерал электрик», был со всех сторон окружен машинами и мыслями о них, а потому написал роман – о людях и машинах, причем машины в противостоянии с людьми одерживают верх, как и положено (книга была названа «Механическое пианино», и она вновь была издана и в твердой, и в мягкой обложках). Из рецензий узнал, что я – автор научно-фантастической прозы.

А мне было и невдомек. Я-то думал, что пишу роман о жизни, о вещах, которые видел и слышал в Скенектади, очень реальном городе, странным образом попавшем в наше отвратительное сегодня. С тех пор, неизменно раздражаемый этим обстоятельством, я являюсь постоянным жильцом ящика, на котором висит ярлык «научная фантастика», и мне страшно хочется вырваться оттуда, тем более потому, что многие критики регулярно используют этот ящик в качестве писсуара.

Человек попадает в этот ящик, вероятнее всего, потому что знако́м с техникой. До сих пор в обществе преобладает убеждение: нельзя быть уважаемым писателем и одновременно разбираться в устройстве холодильника – равно как ни один джентльмен не позволит себе появиться в городе в коричневом костюме. Во всем виноваты колледжи. Тех, кто изучает английскую литературу, как мне известно, учат ненавидеть химию и физику, а также гордиться тем, что они не такие унылые и жуткие, полностью лишенные чувства юмора и бредящие войной, как инженеры по ту сторону университетского дворика.

Наши самые влиятельные критики являются выходцами из этой среды, а потому их по сей день тошнит от науки и техники. Их презрение к научной фантастике представляется вполне естественным.

Но есть писатели, безумно счастливые тем, что их называют фантастами. Такого автора тревожит сама возможность того, что кто-то заклеймит его именем обычного рассказчика или романиста, который – так, между делом – может вставить в свою писанину упоминания о плодах научно-технического прогресса. Такой писатель нежно оберегает свой статус, поскольку его коллеги по цеху любят его – как любят друг друга члены старинных старомодных семейств. Писатели-фантасты часто встречаются, успокаивают друг друга и хвалят; они обмениваются письмами по двадцать страниц в одинарный пробел и, получив такое письмо, со всей присущей им чувствительностью обязательно спрыскивают это событие, сопровождая чтение миллионом приятных ударов сердца и тысячью радостных смешков.

Я общался с ними. Более щедрых и занятных людей среди писательской братии я не знаю, но я хочу сделать заявление, которое, конечно же, разозлит их. Эти люди – просто любители потусоваться, некое подобие масонской ложи. Если бы им так не нравилось собираться вместе, такой бы категории, как научная фантастика, просто не существовало. Как им нравится засиживаться за полночь, обсуждая вопрос: а что такое научная фантастика? С такой же пользой можно обсуждать, что такое лось. Или что такое орден «Восточной звезды».

Каким бы серым и тусклым был мир без этих бессмысленных людей! Мы бы реже улыбались, а книг у нас было бы в сто раз меньше. И вот что я хочу сказать про публикацию фантастики: если человек хоть немного умеет писать, его непременно опубликуют. Жуткий мусор был так востребован в «золотой век» журналов, который закончился совсем недавно, что эта востребованность привела к изобретению электрической пишущей машинки и неожиданно профинансировала мой побег из Скенектади. Счастливые были дни! Но сегодня существует лишь один тип журналов, в который невнятно бормочущий графоман может обратиться в поисках литературного признания. Догадайтесь, что это за журналы!

Я совсем не хочу сказать, что редакторы научно-фантастических журналов, антологий и романов – люди без всякого литературного вкуса. Отнюдь, и мы понемногу придем с вами к этому пониманию. Из всех, кто пасется на данном поле, вкуса лишены 75 процентов писателей и 95 процентов читателей. Хотя, может, дело не в отсутствии вкуса, а в некоей детскости, отсутствии зрелости. Голытьбу не волнует возможность зрелых отношений – пусть даже и с машиной. То, что ей известно о науке, к 1933 году было исчерпывающе изложено в журнале «Популярная механика». О политике и экономике она судит по альманаху «Информация для вас» от 1941 года. Об отношениях же между мужчиной и женщиной литературная голытьба знает в объеме сериала «Мэгги и Джиггс» – как в его обычном, так и в порнографическом варианте.

Когда-то я преподавал в старших классах слегка необычной школы для слегка необычных детей, для которых фантастика – любая фантастика – была, что валерьяновые капли для кошки. Но, несмотря на свою сообразительность, они никак не могли отличить одну историю от другой. Более всего их увлекало в этих книгах – кроме того, что они представлялись им комиксами, но без картинок, – выложенное на блюдечко будущее, которое они, не прилагая никаких особых усилий, могли поставить себе на службу. В этом будущем они обязательно были высокопоставленными деятелями, добиваясь положения без всяких усилий – со всеми своими прыщами, девственностью и прочими заморочками.

Странно, но их совершенно не увлекала американская космическая программа. Не потому, что она была для них слишком зрелой, напротив, мои ученики были совершенно очаровательным образом осведомлены, что ее финансируют и комплектуют такие же тугие на ухо подростки, какими были они сами. Просто они являлись реалистами: сомневались, что когда-нибудь смогут окончить школу; знали, что, если какой-нибудь кретин из них захочет прикрепиться к космической программе, ему как минимум нужна будет степень бакалавра, а если станет претендовать на действительно крутую работу, то и доктора наук.

Кстати, большинство из них все-таки окончили школу. А многие теперь с радостью читают о будущем, настоящем и даже прошлом, которое они никак не могут заставить себе служить, – читают «1984», «Человека-невидимку», «Мадам Бовари». Особенно их заводит Кафка. Ценители научной фантастики скажут: «Ха! И Оруэлл, и Эллисон, и Флобер, и Кафка – все они мастера научной фантастики». Они часто делают подобные заявления.

Кое-кто из них достаточно безумен, чтобы замахнуться на Толстого. Наверное, мне придется признать, что все люди, достойные хоть какого-то упоминания, принадлежат, по сути, к братству «Дельта Ипсилон», моему содружеству, – знают они об этом или нет. Кафка наверняка был бы членом этого братства – отчаянно несчастным.

А теперь послушайте, что я скажу про редакторов, про составителей антологий и про издателей, которые поддерживают жизнь на поле, занятом научными фантастами. Они – все, как один, – умнейшие, душевные и информированные люди. Принадлежат к тем немногим американцам, в чьем сознании гармонично переплелись две культуры, о которых писал Ч. П. Сноу. Они печатают так много барахла потому, что найти что-либо хорошее теперь трудно, а также потому, что считают своим долгом поддержать любого писателя (каким бы гадким он ни был), у которого хватит смелости включить технику в качестве одной из постоянных величин в уравнение человеческого существования. Пошли им бог удачу!