Похоть - Эльфрида Елинек Страница 45

Ребенок еще такой маленький, но такой превосходный. Мать осторожно, как довесок, ложится на детскую постель: сохранит ли ее любящая ночь? Нет, скоро она угаснет под давлением напряженных мускулов мужа, который хочет, чтобы ему отсосали. Ребенок уже крепко заснул.

Мать без устали рассыпает по одеялу бессмысленные поцелуи. Она мнет податливые жировые подушки сына. Как же это он на сегодня перестал расти и расцветать? Его дух испарился неестественно быстро. Она ведь хорошо знает ребенка. Какой курок уже взвел отец? Отец давно пребывает в своей любимой комнате и закачивает смазку в поршни, пока наконец не чувствует себя на высоте. Он отравил сном сыновние соки, чтобы ребенок обитал в умиротворенной ночи, охраняемый героями спорта и химией. Он снова проснется, чтобы скатиться с далеких холмов, но теперь его отлучают от материнской груди. Мать должна остаться с ребенком, потому что никто не знает, что потом произойдет.

Герти втискивается под одеяло, располагая свои поцелуи на подушке, рядом с головой сына. Она ворочается в требухе одеяла. Доходит ли до нее, что она безнадежно увязла пятками в связи с мужем? А теперь молча встанем на лыжню и скатимся вниз! Лишь эта связь удерживает ее в горах, пока она, печалясь, не погружается в глубину. Отец снова в своей мастерской, чтобы подключиться к зарядному устройству — доброй бутылкой вина никогда не стоит пренебрегать. Это наше право, и природа, дав его нам однажды, снова у нас его отбирает. Некоторое время спустя он стоит перед унитазом и все сливает наружу. Тем временем жена, пригнувшись под шубой, стремительно выбегает из дома. Она несется через палисадник, словно крестьянин, преследующий вредных грызунов, петляет, сама того не сознавая, движется окольными путями. На бегу она выхватила из сумочки ключи от машины. Когда же, наконец, настанет грядущее время? Она уже в машине, тяжелые задние колеса которой проскальзывают, когда она дает газ, чтобы выскочить пулей на шоссе. Машины, летящей в темноте, пугаются последние заблудшие души, которые, шатаясь, ковыляют домой, чтобы ответить жестокостью на нежность. Фары она не включила, Герти едет словно во сне, так как до солнечных мест еще далеко, а знакомые холмы далеко в стороне. Было бы лучше обойтись с этим персонажем по-доброму. Ребенок тем временем расцветает в своей постели и бродит во снах. Директор выражает себя в сортире. Он слышит шум автомобиля и выбегает на террасу, по-прежнему держа член в руках тремя пальцами, по инструкции. Куда направляется жена, не собирается ли она и в жизни последовать за своими мыслями? А вы, уважаемые господа, сжимающие свои сверлильные головки, как вы можете облечь в слова собственные желания? Директор садится в свой «мерседес». Две тяжелые машины вырываются на простор горного ландшафта, шлифуя его выступы. Тем временем в бедных домах вдоль трехкилометрового аттракциона дороги пары с любовью обрушиваются друг на друга, из аппаратуры неотесанных служащих доносится легкое громыхание, и вот они уже перестали подавать знаки любви. Да, они в любви только гости! Среди чужих они не чувствуют себя своими. Машины несутся одна за другой. Они взмывают на маленькие пригорки и снова соскальзывают вниз. Радуемся ли мы тому, что моторы под капотами такие сильные и что они своими опасными лошадиными силами гонят перед собой молодых посетителей дискотеки, возвращающихся домой, словно легкие санки? Мужу не удалось потягать жену за подушки-погремушки. Машины мчатся дальше. Сегодня в природе рост уже прекратился, но завтра, возможно, поступит новая порция сока. Лежит снег, и на этом вот дереве когда-нибудь снова появится плод, дорогое имечко которого мне неизвестно.

Директор собрал в себе все свои натуральные продукты и мчится вслед за женой, за ее социальным контактным устройством. Он ДОЛЖЕН ее настичь. Оба несутся по дороге на полном газу. Вскоре на обочине появляется летний домик Михаэля, о, вы, милые, которых мы сегодня не встретили по дороге, какое счастье вы сегодня пережили! В светлых окнах видна фигура записного щеголя, высокопарно вещающего прямо в темноту. Многие изношенные места в человеческих телах — прошу вас, посмотрите сами — при поддержке промышленности и иностранных предприятий могут быть превращены в довольно пристойную летнюю колонию, в которой мы можем выгуливать на поводке наши многообразные интересы. А спереди торчат наши тяжелые стальные намордники. Да, там, где поток вожделения заливает пастбище, там господа перерастают самих себя почти на двадцать сантиметров. И тогда они ведут нас на свою узенькую дорожку и уверяют, что не остановятся до тех пор, пока не израсходуют все электричество, весь газ и все свое время. Туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно.

Михаэль с улыбкой грозит из освещенного оконного проема, где он плавает кругами по ту сторону панорамного стекла. Мир его хорошо обустроен, Михаэль обладает искусством вождения, и себя, молодого и сбереженного от невзгод по меньшей мере на ближайшие три года жизни, он облицовывает светлой защитной плиткой. Дверь он не откроет ни за что. Два человека с шумом опускаются на его порог, где обычно останавливаются солнечные колонны друзей. До Михаэля не добраться. Женщина колотит в дверь, барабанит кулаками. То, что у них было, кажется, вовсе и не имело места. Он столько ей всего говорил и всего с ней делал, и все зря! Люди никогда не лезут за словом в карман, да ничего другого у них там и не припрятано. Потихоньку начинает падать снег. Этого еще не хватало. Студент, укрытый милой волокнистой штукатуркой из одежды, стоит у окна и смотрит. Эту ночь он уже лишил волшебства. Молодому человеку принадлежит несколько лыжных подъемников, его всегда тянет наверх и вдаль. С тихим перезвоном он движется по хребтам и перевалам этой страны, облепленный фирменными нашивками, на которые он даже садится. Он никогда не остается один и никогда не ведет себя тихо, и скоро солнце вновь будет светить для него. Рождается тихий вопль. На опушку леса выходят тучи зверей, и этот средний член молодого стада тихо стоит здесь, бездумный в своей ясности и яркости, которая приманивает других насекомых. Михаэль стоит здесь, заряженный дружескими чувствами, стоит под током. Он дома, и он сохраняет себя. Женщина рыдает у его дверей, сердце у нее дико колотится. Чувства ее расстроены, поскольку снова обречены на сверхурочную работу, и, кроме того, на свежем воздухе, при этой температуре, их струны звучат не так хорошо. Почти одновременно в женщине, перегруженной алкоголем, останавливается кровообращение, и она мешком оседает у двери. Она словно кучка навоза на замерзшей грядке. Днем подъемники движутся параллельным курсом, чтобы обеспечить доступ на природу, люди без любви встречаются и сталкиваются друг с другом. Женщине никогда не доведется почувствовать себя как дома на этой земле. Некая толика человеческих устремлений и человеческого настроения улизнула в кусты, какой скандал.

Спортсмены и спортсменки днем передвигались по пересеченной местности, а вот сейчас, когда они могли бы понадобиться, никого не видно, чтобы спасти женщину от нападения на саму себя, согреть ей душу и подержать ее судьбу за шиворот. Обычно директор в своей фирме заботится о регулировании финансовых потоков, в спрямленное русло которых он направляет и самого себя вместе со своим полновесным органом, отводя из широкого русла свой полноводный ручеек. Он заботится о том, чтобы поток протекал так, как хочется ему, директору, протекал для его удовлетворения. Супружескую пару накрывают тени домов, деревьев и ночи. Герти колотит в бесчувственную дверь, соскальзывая по ней вниз. Она пинает дверь ногами. Студент стоит любых ее усилий, хотя он ничего еще толком не сделал. Он улыбается и не двигается с места, ведь, в конце концов, здесь Герман, ее муж, и с ним Михаэль тягаться не хочет. Муж устремляет взгляд вверх, туда, где к нему не привыкли. Взгляды мужчин встречаются на полпути, они оба за рулем. Почти одновременно в течение секунды они ощущают, как их тела противятся умиранию. Михаэль обозначает приветственный поклон, наклоняясь вперед на несколько градусов. Оба они уже слышали, как журчит расщелина Герти, спасибо, достаточно! Ему незачем больше грести руками, чтобы пропеллер похоти, овевающий голову потоком воздуха, выводил его из равновесия на несколько прихотливых сантиметров. По меньшей мере, одному из них больше не хочется снимать дорогую одежду с насиженных мест ради желаний и по настоянию этой женщины. Молодой человек закуривает сигарету, потому что однажды ему уже вручили огонь, приковав к лыжному склону, где он стоит и слышит шум крыльев, производимый хищными птицами гор. Они хотят лишить его последнего пламени из газовой зажигалки, чтобы отнести это пламя людям внизу, там, под ним, людям, чувствующим себя в большем союзе с Богом, чем он. Огонь в деревне ему безразличен, он вовсе не обязан нести его туда. Герти вырвалась наружу из тяги своего очага, где так мило потрескивают поленья. Но теперь хватит, и ей, драгоценному камню в директорском доме, придется отдать себя в руки ювелира! Испытующе глядя на нее, директор обнимает ее за талию и тянет за собой по ночной почве, покрытой инеем. Она бьет копытами и упирается — тут у любого терпение может лопнуть! На ней по-прежнему шелковое платье, надетое утром, платье, в котором зарождались надежды, и Герти оно по фигуре, выглядит красиво и спереди, и сзади, хотя день, засыпанный снегом, уже слегка клонится к закату. Студент вдруг перестал быть дары приносящим, и он никогда больше не станет таковым. Он выглядывает из окна, прикрывая глаза ладонью, но света еще достаточно, чтобы окружить парочку блеском великолепия. Он не всегда отказывается от того, что ему хорошо знакомо. В конце концов, он попытался дерзко прошагать по ее лугу, раздразнить зверей, вздохнуть полной грудью и затем выдохнуть использованный воздух на лыжную трассу. Впрочем, его сияние не разливается слишком широко, но он может послужить отличным обрамлением для этого святого семейства и открыть на него прекрасный обзор, достойный видовой открытки. Михаэль прикрывает глаза ладонью, чтобы взгляд его привык к темноте. Природа вовсе не добра, она жестока и дика, и люди спасаются от ее пустоты бегством друг в друга, туда, где всегда уже кто-то находится. Возможно, Михаэль отправится пропустить глоток-другой с директором, который своей собственной идиотской кистью хочет завершить картину, начатую Михаэлем! Под соснами никакие слова больше не нужны. Отбросим их прочь!