Отпуск с папой - Дора Хельдт Страница 5

– Ах, Хайнц, у меня так и стоит перед глазами эта картина: Кристина, окруженная черными полицейскими, под дулом автоматов. И свора лающих овчарок. И ее физиономия. И ты, спокойно жующий хот-дог. Я сейчас лопну от смеха!

Она прямо-таки сгибалась пополам. Хайнц-Иуда тоже смеялся. Мне лично эта история, рассказанная в десятый раз, уже не казалась смешной. Впрочем, в первый раз тоже. Я встала.

– Они были без автоматов, без собак, и вообще нам пора двигаться, если мы хотим попасть на паром. Давайте закроем на этом тему.

Доротея хихикнула. А отец сказал ей:

– Она очень славная, но иногда любит подпортить музыку.

Я заставила себя промолчать.

Вскоре я уже открывала дверцу багажника «комби» Доротеи на парковке у дома. Перед машиной стояли четыре огромных дорожных сумки, три больших матерчатых кошелки, корзина с едой и чемодан-инвалид. И рядом Доротея с моим отцом. По их виду нельзя было сказать, что они вообще собираются дотрагиваться до вещей. Я посмотрела на них:

– Ну что? Давайте грузить вещи?

Папа, обороняясь, поднял руку.

– Деточка, я не могу, у меня бедро. Ты же знаешь. Чемодан для меня слишком тяжелый.

А Доротею снова разобрал смех:

– А я все еще не в силах спокойно на него смотреть!..

На секунду я закрыла глаза. Мне не хотелось раздражаться, у меня был отпуск. Поднатужившись, я подняла чемодан и запихнула его в глубь багажника. Доротея подала мне свои сумки, я поставила их рядом с чемоданом. Моя первая сумка вошла с трудом, вторая не вошла вовсе, все остальное осталось стоять возле машины.

– Думаю, чемодан тебе надо было положить вдоль багажника. Поперек – не получится.

– Спасибо, папа.

Я снова вытащила сумки, развернула чемодан, и меня прострелила боль в седалищном нерве. Я застонала. Папа схватился за чемодан и подвинул его еще на сантиметр.

– Вот так. – Голос у него был слишком уверенный. – Вот так гораздо лучше.

Теперь три сумки встали рядом, а четвертую я взгромоздила на них. Багажник не закрылся. Папа сдвинул верхнюю сумку, впихнул две из трех кошелок и склонил голову набок.

– Вам действительно нужно было брать с собой столько вещей? На острове требуются только джинсы и куртка на случай дождя.

Я не ответила, снова вытащила дорожные сумки, положила все матерчатые кошелки на чемодан, пристроила сверху корзину и спросила у Доротеи, где наши куртки. Пока она за ними ходила, я подпирала корзину, чтобы конструкция не развалилась. Доротея вернулась с двумя куртками, двумя плащами и тремя бутылками вина.

– Это для Марлен.

Я запихала бутылки и куртки в свободное пространство и попыталась осторожно закрыть крышку багажника. Удалось, с миллиметровой точностью.

Я гордо повернулась.

– Ну?

– Ты забыла одну сумку.

– Нет, папа, я не забыла, мы положим ее на заднее сиденье. Там достаточно места.

– Я не хочу сидеть сзади.

– Тебе и не придется. Я могу сесть назад.

– Но если Доротея резко затормозит, сумка влетит мне в спину.

– Хайнц, я никогда резко не торможу, кроме того, можно положить сумку с другой стороны сиденья. Тогда она влетит в мою спину.

– Хорошо.

Он явно успокоился и посмотрел на часы.

– Нам, однако, потребовалось более получаса. Когда редко загружаешь машину, нет практики. Я все делал очень быстро, пока мое бедро было в порядке и мы все время разъезжали. Так, теперь еще раз в туалет – и можем трогаться.

Он направился к дому, Доротея с улыбкой пошла за ним, а я прислонилась к машине и закурила сигарету. И мне было все равно, случится с отцом удар или нет, когда он увидит, что я курю. Я совершенно обессилела.

П. Корнелиус

Через полчаса мы переезжали по мосту через Эльбу. Отец пристально смотрел в карту, расправленную у него на коленях. Во-превых, не доверял навигатору Доротеи и моему умению ориентироваться, а во-вторых, хотел упорным молчанием наказать меня за курение. Но в тот момент я вполне могла это пережить, смотрела в окно на Эльбу и радовалась Северному морю. Доротея тихо подпевала какой-то песне, звучавшей по радио, Хайнц по-прежнему молчал. Я подвинула дорожную сумку и нагнулась вперед.

– Доротея, у тебя есть мятные леденцы в бардачке?

– Думаю, да. Хайнц, ты не посмотришь?

– Ах, нет! У тебя что, горло болит? С чего бы это? И никакая мята не поможет исправить вред от курения. На это есть совсем другие средства. И…

– Хайнц!

– Папа!

– Да-да, вот увидите. Убивайте себя табаком, пожалуйста, но потом не говорите, что я вас не предупреждал.

Он открыл бардачок, и крышка тут же грохнулась на колени. Отец взвыл, Доротея содрогнулась:

– Хайнц, Боже мой, я чуть в отбойник не въехала! Что такое?

– Эта дурацкая дверца. Прямо по коленям. Очень больно, и все из-за того, что кто-то покурил.

Он схватился за зеркало заднего вида и повернул его так, чтобы бросить на меня укоризненный взгляд.

– Послушай… – Доротея вернула зеркало в правильное положение. – Просто развернись, зеркало трогать нельзя.

Отец посмотрел на нее:

– Я не могу пошевелиться. Вы так далеко выдвинули сиденье из-за того, что Кристина не сумела впихнуть сумку в багажник.

– Папа, если хочешь, сядь сзади.

– Нет, не могу, сзади меня укачивает. Сколько нам еще ехать?

Я закатила глаза, он ведь меня не видел.

– Примерно два с половиной часа.

– Так долго? Силы небесные! Это не пойдет на пользу моему бедру. Мне нужно будет размять ноги.

Он склонился вперед, чтобы лучше видеть радиоприемник.

– Что это за программа?

Звучала старая композиция «Флитвуд Мэк».

– Эта варварская музыка сводит меня с ума. Где тут НДР-один?

Не спрашивая, он ткнул пальцем в радиоприемник. Я заподозрила худшее. И оно произошло: «Сядь в лодку грёз сегодня ночью, Анна-Лена» на полную громкость.

– Ну, попал просто пальцем в небо.

Папа подтолкнул Доротею в бок и в упоении стал подпевать. Доротея с ужасом посмотрела на меня в зеркало заднего вида:

– Что это?

– В лодку грёз сегодня ночью, ла-ла-ла… Это Коста Кордалис. Красивая песня. И так подходит к случаю. Хоть мы поплывем и не ночью. А паром вовсе не лодка грёз. Ну, Кристина, это хотя бы похоже на музыку, верно?

Он затряс коленями, а я прижалась головой к оконному стеклу и закрыла глаза.