Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл Страница 52

Нелегко искать в меху малюсенькие стежки. Когда их найти легче, я знаю: кто-то их уже распускал до меня и там найдутся деньги и драгоценности, зашитые в воротники и манжеты. Тут много места, много комнат, но всякий раз, когда я на такое натыкаюсь, оказывается, что Шмидт стоит рядом со мной. В конце концов я понимаю, что он тоже что-то вроде ведьмы. А еще тут есть уродливый старый рыжий кот, он тоже за нами приглядывает, и глаза у него, что мерзейший гороховый суп Грет; как только я пальцами нащупываю что-то пухлое под швами, этот кот бежит и доносит Шмидту. Однажды из-под подкладки выпадает красивая золотая брошка – еще до того, как я распарываю шов. Она крохотная, в виде цветочка, с синими камешками вместо лепестков, и только я собралась ее спрятать в ботинке, как является Шмидт и протягивает мне свою здоровенную красную руку. Кот вьется у него между ног, смотрит на меня и улыбается своими узкими глазками. Стоит мне замахнуться на него ногой, как он исчезает. Эрика велит мне оставить его в покое, иначе меня могут выслать работать в плохую комнату, где вещи грязные и воняют, покрыты кровью и блохами, но мне плевать.

Через несколько дней я делаю вид, что подружилась с ведьмацким котом, а сама беру его за шкирку и сдавливаю так, что у него глаза вылезают и он бьет лапами по воздуху. Вдруг возникает Шмидт, и приходится кота отпустить. В следующий раз ему повезет куда меньше.

Когда нам хочется сочинять истории, мы с Даниилом уходим в особое место за сараями.

– Теперь твоя очередь, – напоминаю я. Он трясет головой.

– У тебя истории лучше моих. Там с плохими людьми происходит всякое хуже, чем у меня.

– Ладно. Кого сегодня будем убивать? – Решаем, что пусть умрут смотрители зоопарка. А раз они настолько больше нас, перво-наперво нужно наложить на них заклятье. И мы делаемся большие-пребольшие, а они – карлики. И мы их строим, как детей на школьном дворе. У Даниила здоровенная плетка, и когда они не делают, что им велено, он их хлещет по ногам. Стоять им надо подолгу, пока мы бегаем между ними и играем в игру, которой нас научила Сесили, чтоб мы не мерзли:

Наружу да внутрь за пролеской55 в окошко,

Наружу да внутрь за пролеской в окошко,

Наружу да внутрь за пролеской в окошко,

Я твой хозяин.

А когда стишок заканчивается, нам полагается выбрать кого-то и спеть:

Кого выбрал, того тронь,

Кого выбрал, того тронь,

Кого выбрал, того тронь,

День-деньской56.

Но к тому времени мы уже устаем и совсем веселые, и потому во вторую часть не играем, а ведем их в дремучий лес, пока не добираемся до пряничного домика. Нужно побыстрее, потому что волшебство нестойкое и скоро они вырастут обратно до обычных размеров. У ведьмы – громадная печь, туда влезут и слоны, и жирафы или тысяча обыкновенных зверей, эта печь у нее за баней. И смотрители зоопарка наверняка про нее знают, потому что мы вынуждены тыкать в них вилами и стрелять из пистолетов в воздух, чтоб они шевелились. Они бредут, а сами плачут и рыдают, делают вид, что раскаиваются, говорят, что это их заставили делать плохое. Мы их всех загоняем внутрь, даже дядю Храбена, хоть он и умоляет меня о пощаде. «Я знал твоего папу, Криста. Я давал тебе ириски».

Даниил бьет его по голове. Раз. Два. Три. «И так все хуже некуда, так еще и последнее самоуважение терять?»

А потом, когда мы уже закрыли дверцу на засов, мы ее всю залепляем глиной, чтоб не слышать, как они там воют, и собираем шишки и сухие ветки для огня. Ведьме предстоит это все поджечь. Она очень боится и делает тайные знаки пальцами. А потом встает на колени и пытается вспомнить, как молятся. Из высокой-превысокой трубы валит много дыма. Сегодня он пахнет фиалками и жженой карамелью. Пепел черный, и деревья, когда он на них падает, съеживаются и погибают.

За портняжной фабрикой, за стеной, видны макушки лесных деревьев. В основном там чернильно-черные ели, но есть и зловредное каштановое дерево – оно по осени не сбросило нам ни одного каштана, хотя сейчас, по весне, дает ветру натащить нам во двор кучи желто-зеленых шкурок. Мои два боба проросли, хотя еще пока маловаты.

Прибыло много нового народу. Среди них – безобразная старуха, она пялится на меня в упор, а потом хватается за грудь и каркает:

– Это ж моя деточка из ларца!

Я показываю ей язык и удираю, но она ковыляет за нами, подтаскивая одну ногу, и хочет меня потрогать. Даниил говорит, что у нее не все дома. Он машет рукой у нее перед лицом.

Дяди Храбена давно не было. Однажды он вдруг появляется и говорит мне, что зацвели вишни.

– Я по тебе скучал, Криста. Все ждал, когда мы еще поболтаем. Заходи повидаться как-нибудь вечерком. Новые кролики народились. Да и твоя красивая одежда ждет тебя не дождется.

Я смотрю себе под ноги и молчу.

– Приходи скорее. – Он такой с виду грустный, что трудно поверить в то, что мне там Эрика понарассказывала. Погодя, когда он говорит, что началась первая в этом году вишня, Лотти предупреждает меня, чтоб я держалась от него подальше, но голосок у нее теперь слабый. От нее мало что осталось.

Весь тот день и следующий, пока распускаю швы на здоровенных шубах, я пытаюсь вспомнить вкус вишни. Будет ведь и пирог. Или даже хлеб… с маслом. В воскресенье я пробираюсь к башне, крадусь от одного здания к другому, чтоб Эрика меня не увидела, взбегаю по ступенькам.

– Где вишня?

Дядя Храбен откидывается в кресле и прикуривает сигарету.

– Так, милая Криста, ты же знаешь, что сначала надо кое-что сделать.

Я мою руки и достаю свое лучшее платье и чистые белые носки. Хотя дядя Храбен прикидывается, что не смотрит, он принимается смеяться, когда у меня не получается застегнуть пуговицы.

– Да ты уже большая девочка стала. Пустяки. Все равно иди сюда.

Я сажусь к нему на колени, но сегодня они какие-то костлявые и неудобные. Он протягивает мне вишни, а они, оказывается, неспелые и безвкусные. Но я все равно их ем. Дядя Храбен гладит меня по голове. Тискает мне руки и ноги, щекочет под расстегнутым платьем, а сам рассказывает о своем новом щенке, которого зовут Фюрст.

– Его зовут Князь, потому что он сын Короля?

– Нет, глупышка. Он der Fürst der Finsternis, Князь Тьмы.

Дядя Храбен помалкивает, а сам медленно кладет руку туда, куда, как Грет мне говорила, никто не должен.

– Перестаньте!

– Тебе не нравится?

– Нет.

Я быстро спрыгиваю на пол и натягиваю свою обычную одежду.

Он опять смеется, но теперь это неприятный смех.

– Пора уже избавиться от этой грязной старой игрушки, – говорит он, покуда я заворачиваю Лотти в ее тряпку. – Взрослым девочкам есть чем заняться в свободное время, а не со сломанной куклой играть. Приходи завтра, Криста. Будет еще вишня… и всякое приятное еще.